Северный крест

Вскоре ледоколы, выстроившиеся за «Мининым» и державшиеся черного дымящегося канала, исчезли. Они отстали. Может быть, сделали это специально, поскольку их радисты также перехватывали радиограммы, которыми Архангельск забрасывал Мурманск.

«Минин» остался один.

Появились белые медведи – неуклюжие, с плавной, словно бы переливающейся походкой, ловкие и очень опасные – не дай бог столкнуться с ними человеку: белые, в отличие от бурых, жалости не знают.

Медведей пришло двое, скорее всего это была семья – он и она. Самец – солидный мордастый папаша со сладостно оттопыренной нижней губой, с которой под лапы стекали слюни, будто по некоему водостоку, – пошел по левому борту ледокола, самка – поменьше, поизящнее, помудрее своего повелителя, – обходила «Минин» с правой стороны. На правой стороне ледокола сгрудилось много женщин и детей, медведица будто знала это – через несколько минут с борта на лед шлепнулась половинка шоколадной плитки, медведица с довольным рявканьем подскочила к ней, ловко ухватила лапой, высоко подкинула вверх – шоколадка взвилась, словно птичка-жаворонок, вертикально, медведица открыла пасть, и лакомство всадилось прямо в распахнутый зев.

Люди, находившиеся на борту «Минина», дружно зааплодировали – не ожидали от зверя такой цирковой ловкости.

Следом на лед полетела банка сгущенки – редкая, дорогая штука, но тем не менее мамаша, приготовившая сладость для своего ребенка, не пожалела ее…

Медведица проворно подкатилась к банке, подцепила ее лапой, осторожно поднесла к длинному черному носу, понюхала – с таким продуктом она еще не сталкивалась.

Кто-то из женщин, прильнувших к борту, вздохнула жалеючи:

– Пропала банка. Лучше бы ее с чаем распить.

– Ничего не пропало, – успокоил офицер в морской форме, пробегавший мимо. – Здесь медведи прирученные и вкус сладкого знают очень хорошо.

– Но что такое качественные бельгийские консервы, могут не знать.

– Знают. Хорошо знают.

Медведица покрутила головой, будто пыталась решить непосильную задачу, снова понюхала банку, взревела ушибленно, в следующую секунду поняла, что надо делать, рев ее угас, она ухватила банку обеими лапами и сдавила ее.

Прочная банка не поддалась. Медведица издала недовольный рык и надавила сильнее. Банка с костяным щелканьем треснула, в ломине показалась сладкая белая гуща. Медведица стремительно слизнула ее языком, еще раз надавила на банку лапами.

Сладкое тягучее молоко полезло из всех щелей. Медведица проворно забрякала языком, загремела банкой – расправлялась с молоком она ловко, в течение нескольких мгновений опустошила ее, ни одной капельки не осталось.

Поняв, что в банке ничего больше нет, медведица рявкнула, зажмурилась обиженно, отбила банку от себя, как мячик, потом решила все-таки еще раз проверить жестянку – а вдруг там что-то осталось?

Ничего, увы, не осталось, и медведица злобно пихнула банку лапой. Банка громыхающим мячиком покатилась по льду, задребезжала, уткнувшись в твердый заструг, подпрыгнула игриво. Медведица поднялась на задние лапы – рост у нее был гигантский, людям, наблюдавшим за ней с «Минина», показалось, что головой своей она поравнялась с бортами низко просевшего ледокола, – вновь рявкнула и ловко поддела банку лапой.

Банка взлетела вверх, легко перемахнула через крупный, с потемневшей шапкой торос и нырнула в обнажившуюся, попыхивающую парком трещину.

Медведица остановилась, вновь глянула на ледокол.

Простая вещь – представление, которое устроила людям медведица, было хоть и незатейливым, однако напряжение, в котором находились пассажиры «Минина», спало, у людей даже лица сделались другими.

Как все-таки мало надо человеку, чтобы прийти в себя. Так же мало требуется для того, чтобы человек вышел из состояния равновесия, вылетел из колеи: один маленький удар – и кувыркается уже Ванек в придорожной канаве, сапогами пыль сгребает, давится в истерике…

Получив еще несколько шоколадок, медведица что-то прорявкала – судя по тону, довольное, и, проворно обежав ледокол спереди, переместилась на левый борт, к своему супругу, не обладавшему такими артистическими способностями, как его женка.

Льды делались все прочнее и толще. Из промороженных просторов приносился резкий ветер, пробивал людей до костей, обваривал им лица, сдирал с черного курящегося следа дым, скручивал его в клубы и превращал в звонкое стеклистое сеево; вода в проломах, оставленных «Мининым», также покрывалась черным звонким льдом.

Капитан второго ранга встревоженным голосом переговаривался с машинным отделением – машина работала на пределе, шатуны расхлябанно громыхали, один из офицеров, занявший место кочегара, был обварен паром. Бед и забот становилось все больше, а скорость движения «Минина» во льдах, наоборот, делалась меньше.

Двадцать первого февраля началось восстание в Мурманске, а двадцать второго «Минин» остановился во льдах – идти дальше было нельзя.

Миллер помрачнел: это походило на плен. Попрочнее, потяжелее, чем красный плен – из красного плена хоть убежать можно, а из ледового плена не убежишь.