Северный крест

– Нам надо сменить маршрут, ваше высокопревосходительство, – сказал Миллеру капитан второго ранга. – В Мурманск нам идти нельзя.

– Что вы предлагаете?

– Идти в Норвегию.

– Хорошая идея, – одобрил предложение кавторанга Миллер. – Только вначале надо выбраться из ледяной ловушки, в которой мы находимся.

– Надежда одна – смена ветра, – сказал кавторанг. – Ветер сменится, раздвинет льды… Нам-то и надо всего ничего, ваше высокопревосходительство, чуть-чуть только одолеть, а дальше машина сама справится.

Однако льды давили все сильнее и сильнее, уже затрещали борта «Минина»; кавторанг с тревожным видом облазил трюмные помещения, каждый угол осветил электрическим фонарем – нет ли где течи?

Течей не было, хотя трюмы попахивали заплесневелой сыростью, на металлических балках поблескивали капельки влаги. Влага эта могла образоваться от разницы температур – в трюмных помещениях, особенно примыкающих к машинному отделению, где температура иногда поднималась так высоко, что люди, работающие там, раздевались до нижнего белья.

Миллер теперь каждый час наведывался в рубку и задавал один и тот же тревожный вопрос:

– Ну как, ветер не сменил направление?

Кавторанг с печальным видом качал головой:

– Нет.

По лицу Миллера пробегала тревожная тень, и он, озабоченно сгорбившись, покидал рубку. На сакраментальный вопрос командующего кавторанг давал половинчатый ответ, вторую половину он не озвучивал, придерживал, впрочем, делать это можно было до поры до времени – льды продолжали нагромождаться, крепнуть, обстановка становилась все хуже и хуже.

Так продолжалось до ночи. Ночью ветер стих. Это был добрый знак, означающий, что силы в старом ветре поистощились, нарождается новый ветер, и у него может быть совсем другое направление.

Ночью Миллер пришел в рубку.

– Ну как?

– Ветер меняется.

Миллер перекрестился, лицо его задрожало, делаясь мягким, каким-то женским.

– Слава богу! – пробормотал он.

Где-то глубоко внизу тихо работала машина, сопели, пропуская пар в дыры, незнакомые механизмы, к этим живым звукам добавлялся звук мертвый, рождавший невольное оцепенение – тихий назойливый треск… Ну словно в трюме лопалась обшивка, словно она сделана из картона, а не из металла. Миллер насторожился, вытянул голову:

– Что это?

– Льды, – коротко пояснил кавторанг.

Вот треск раздался в другом месте – в противоположном конце «Минина». Вот дрогнул весь корпус ледокола, будто в него всадили каменное ядро. По металлу пошел звон, тусклые лампочки, неровно освещавшие ходовую рубку, потускнели еще больше. Губы у Миллера зашевелились, как будто он хотел что-то сказать, но у него не хватило сил. Генерал повернулся и, понурив голову, вышел из рубки.

К десяти часам утра изменившийся ветер немного отжал льды от «Минина», и кавторанг дал команду двигаться вперед.

«Минин» медленно пополз к чистой воде. Через несколько часов он выбрался из плена.

– Куда все-таки держим курс, ваше высокопревосходительство? – поинтересовался кавторанг у Миллера. – В Мурманск или в Норвегию?

Миллер неприятно подвигал нижней челюстью, словно не смог защититься и получил прямой боксерский хук в подбородок, подвигал, приходя в себя от боли, челюстью снова и произнес хрипло, почти мученически:

– В Норвегию.

Ветер, ударивший в лица людям, находившимся в эту минуту на палубе, оказался неожиданно теплым и влажным. Очень неожиданный ветер для суровых здешних широт. Люди, толпившиеся на палубе, стали недоуменно оглядываться, глаза у них заблестели.

Никто из них, ни один человек не подумал о том, что это был ветер Гольфстрима.

* * *

«Минин» шел с потушенными огнями, держась подальше от берегов – из радиограмм, перехваченных ледоколом, было известно, что из Мурманска все-таки вышли несколько кораблей на перехват; если переполненный ледокол попадется им на глаза, то бой будет коротким – не пройдет более пяти минут, как «Минин» пойдет на дно. Спрятаться в скалистых фьордах было негде.

Через сутки с небольшим впереди увидели небольшой пароход, отчаянно пытавшийся увеличить скорость и оторваться от «Минина».

Когда судно ведет себя таким образом, оно неопасно.

Кавторанг определил точку, в которой они находились, потом проверил и перепроверил ее и не сдержал довольной улыбки – они уже плыли в норвежских водах. В этих водах «Минину» не был страшен никто. Кроме судов с норвежским флагом, естественно. Однако беглецы рассчитывали на радушный прием норвежцев.

Надпись на корме судна, идущего впереди, разобрать не удалось – сколько кавторанг ни наводил бинокль на резкость, сколько ни вглядывался – бесполезно.

Через полчаса выяснилось, что пароход этот – мурманский, «Михайло Ломоносов», на нем в самый последний миг – дальше было бы уже поздно – город покинули летчики – англичане, отряд бельгийских добровольцев и большая группа русских офицеров.

Люди на «Ломоносове», увидев на «Минине» (корму ледокола продолжала украшать пушка с грозно ощупывающим пространство стволом) полосатый доброфлотовский флаг, едва не заплакали от радости – они думали, что их догоняет красный корабль, а оказалось – свои…