Северный ветер

Танковая группа, обстреляв позиции роты, уже несколько раз перепаханные снарядами и бомбами, поверив в то, что там живых никого быть уже не может, увеличила скорость, выстраиваясь в колонну. Дорога была забита сожженной техникой, и машины шли обочиной в два ряда. Когда осталось пятьдесят метров, ударили из двух уцелевших пэтээров. В упор, по смотровым щелям. Передние танки, сначала один, потом второй, как будто наткнувшись на непреодолимую стену, встали. Задние танки сразу стали разворачиваться, перестраиваясь для атаки, заработали их орудия и пулеметы. В этот раз огневой мощи танков Макушев противопоставить ничего не мог. Только гранаты. Но ими надо было еще достать этих зверей. Ждать, уцелеть и достать. И они полетели под гусеницы уже утюживших первую траншею танков.

Макушев видел, как его солдаты один за другим вставали перед танками и, бросив гранаты, падали, сраженные пулями и осколками. Он выбрал себе цель и пополз навстречу танку. Страха не было. Макушев вдруг ощутил себя охотником, скрадывающим зверя. Зверь попался тупой, но опасный, он пер на него, изрыгая огонь из пулеметного ствола. Он заметил охотника, пулеметная очередь взбила фонтанами землю рядом. Макушев привстал и, сильно размахнувшись, бросил связку гранат. Взрыв потряс стальную громадину, и она окуталась дымом. Открылся башенный люк, оттуда стали выбираться немецкие танкисты, они спрыгивали на снег и падали. Макушев оглянулся; Глебов из винтовки прицельно косил черные фигуры в комбинезонах, укладывая их один за другим.

— Справа, командир! — кричал кто-то, и Макушев, повернувшись, увидел надвигающийся на него танк. Он успел откатиться в сторону, и гусеница только втоптала в снег полу его шинели.

— Стой, сволочь! — заорал Степан и, вскочив на ноги, бросил вторую связку гранат в задний борт уползающего зверя.

Взрыва Степан не увидел. Что-то полоснуло его по спине. Как когда-то давно, боль обожгла и погасила свет. Очнулся в траншее, Глебов перевязывал ему спину.

— Что со мной, Глебов? — спросил Степан.

— Перекрестили тебя, командир. У тебя ж шрам через всю спину был, теперь другой поперек будет. Осколком полоснуло, я его сам выковырнул, ты уж извиняй, чё ему в тебе торчать.

— Немцы что?

— А ты, командир, когда во весь рост вышкочил, начал гранатами шадить, они шпужались и убегли, — улыбаясь окровавленным ртом, прошепелявил рядом сержант Полтинник.

— Жив?

— Живой, токо по жубам дошталось, танкишт немечкий врезал, хорошо, Глебушка его угомонил…

— Так что с немцами?

— Не знаю, товарищ командир, думал, все, хана всем пришла, а они вдруг остановились — и назад, подбитые танки тоже зацепили и уволокли. Мы уж им и не мешали, нечем.

— И вообще пусто, нечем воевать, командир. Идти надо.

— Куда идти, Глебов?

— Не знаю, тебе решать, командир.

— Какие потери? — прервал его Степан.

— Еще двоих потеряли, товарищ командир, и трое раненых, то есть четверо с вами, — ответил сержант.

— Танки! — закричал кто-то.

— Наши танки! Наши!

— Ну вот и подмога…

На броне головного приехал и Пименов. Танковая группа прошла ходом на Нелидово, где завязался бой, но не смогла выбить оттуда немцев, потеряв несколько машин, отошла назад. Немцы почему-то прекратили наступление. Потом выяснилось, немецкие танки повернули назад по приказу своего командования, чтобы не оказаться в окружении, им во фланг ударила армия генерала Власова. Этот удар спас ситуацию под Москвой в ноябре сорок первого, немцы воевали по правилам.

Макушев опять попал в госпиталь, а остатки его роты влились в пополнение дивизии генерала Панфилова. Уже в госпитале Макушев прочитал в газете о подвиге панфиловцев в бою 16 ноября под Нелидовом, на разъезде Дубосеково.

— Может, это те, на чьих позициях мы бились с фрицами? Но только у них три немецких танка сгоревших было, а не восемнадцать, как в газете. Да и людей там, в траншеях, было не меньше роты побито, а не двадцать восемь, да и не удержали они ту позицию. Вот то, что все там полегли, да, правда, только опять же среди убитых офицеров не было. Может, тела в снегу не нашли… Нет, что-то не так. Наверно, что-то попутали газетчики, эх, если бы и вправду так немца бить, хрена бы они к Москве подошли…

В самый разгар декабрьских морозов в ороченском чуме в труднодоступных верховьях скованного льдами Витима родился ребенок. Девочка. Ее назвали Тингой. Ее отец, молодой, высокий, всегда молчаливый мужчина, с заплетенной в косичку бородкой, взял ее на руки, вынес из чума и, высоко подняв над головой, прокричал:

— На свет появилась Тинга Игоревна Сергеева!

Вышедшая следом Ошана забрала у него ребенка и отнесла к своей дочери. Тинга жадно прильнула к груди матери, к источнику жизни на этой земле, куда она пришла, чтобы быть счастливой. Но она об этом еще не знала.