— Откуда вы ее взяли? — удивился он, — она — человек. Нам приказано убивать людей!
— Женщина — моя. Со мной пришла, — соврал харматанец, заплативший десять харм.
— Твоя — и что? Почему связана?
— Строптивая.
Эльф понимающе улыбнулся.
— По две лиры за обоих.
— Только за него! Моя женщина — бесплатно! — возмутился харматанец.
— Выход — по два золотых с каждой головы. И восемьдесят серебром за груз, — отрезал эльф, — не устраивает? Вы у нас кто? Люди. Зову своих.
Возмущению Моран не было предела. Она даже предприняла бессмысленную попытку разорвать путы, прижимающие ее к дереву. Интересно, а в столице Эрендола знают, что творится на границах?! А в Эймаре? Будь ее воля… Но воли не было. Королеву Амаранту продавали в рабство в Харматан. И кто? Эльф!
— А она точно твоя? — засомневался эрендолец, — не дочь Хармы! И не из наших. Или все же…
— Держи деньги! — прервал харматанец его раздумья.
Пересчитав монеты и забыв про любопытство, эльф кивнул и скрылся в ночи. Идти дальше Моран отказалась. Рыча и отбиваясь с неистовой силой ногами и руками, связанными спереди, она довела торговцев до бешенства — они перестали жалеть дорогой товар. На долю Амаранты досталось столько ударов, сколько Красавчик бы не выдержал, но она словно обезумела. Ее поднимали, а она падала. Ей приставляли к горлу кинжалы — но это не действовало. Пользуясь случаем, Лу рванул было в лес, но был жестоко наказан и лежал на земле тихо, со страхом наблюдая за Моран. Досадная и шумная задержка вынудила харматанцев связать пленницу покрепче и тащить на себе. Увы, если в лесу и были неподкупные эльфы, они не услышали и на помощь не пришли.
Леса Эрендола, выплеснувшись зеленой волной на пески страны Хармы, не заканчивались внезапно, вытесняемые зноем пустыни, они редели постепенно. Нога путника все чаще вязла в воронках желтых песчинок — предвестниках величественных барханов, а одежда цеплялась за кустарник, покрытый острыми шипами. Ночами было по-эрендольски прохладно и душисто пахло хвоей, зато днем палящее солнце просыпалось, чтобы выпарить из растений живительную влагу. С каждом шагом на юг зелень тускнела, а суховеи вступали в свои права. На западной и восточной границе с Харматаном страну эльфов защищали гряды невысоких, но трудно проходимых гор, а в лицо землям Кенниров жарко дышала выжженная земля великой харматанской пустыни — родины диких кочевников.
Когда песка под ногами стало больше, харматанцы бросили Моран на землю и поволокли, но ее упрямство было не сломить — пленница отказывалась передвигаться самостоятельно. Пологие холмы — далекие отроги западных гор, сменяли друг друга, одинаковые, как в дурном сне. Вверх и вниз. И снова вверх. Выбившись из сил, торговцы били «злой товар», поминая Харму на всех языках, зуботычины доставались и присмиревшему Красавчику.
Группы деревьев попадались все реже. Харматанцы оставили пленников под жалкой тенью колких кустов с серо-зеленой листвой и поднялись на холм, что-то высматривая. Моран лежала щекой на песке, связанная вдоль и поперек, не двигаясь и не открывая глаз. Она вообще-то дышит? Лу наклонился ниже, закрыв лицо девушки от солнца своей тенью. Вид у пери был плачевный: расцарапанные руки и шея, разбитое лицо, песок в спутанных волосах. Красавчик набрался смелости и начал разговор, не уверенный, что она его слышит:
— Мы в Харматане, моя пери, а ты достала псов Хармы до самой печени. Пора быть благоразумнее, иначе они плюнут на деньги и прирежут тебя.
Лу немного помолчал, дожидаясь хоть какого-нибудь знака с ее стороны.
— Я поступил нехорошо, но убивать-то я тебя не хотел!
Веки Амаранты дрогнули, но остались закрытыми. Значит, жива. Красавчик примирительно заключил:
— Нам стоит держаться вместе, звезда моя. И помогать друг другу. Ты согласна?
На холме вдали показались всадники. Торговцы контрабандой, попутно выручив деньги еще и за живой товар, спешили от него избавиться, передав по цепочке далее. Прежде чем получить клеймо раба на левую щеку, пленникам предстояло пройти долгий путь через жаркие, бедные водой земли, добраться до невольничьего рынка одного из халифатов и быть купленными. Жители пустыни рабов не держали, но захватом пленных и работорговлей не брезговали.
Красавчик не понимал и четверти того, о чем переговаривались торговцы с высоким худым кочевником, замотанным в красные тряпки до самых глаз, — нелюдь плохо знал харматанский, а диалекты дикарей — еще меньше. Кочевник по имени Фарсид был очень недоволен.
Лу пнули, требуя встать. Харматанец осмотрел его, пощупав плечи и заглянув в зубы. Заметив сломанный клык, кочевник недовольно поморщился и предложил свою цену. Опустившись на колено перед Моран, он перевернул ее на спину и начал орать по-своему, указывая на веревки и следы побоев. Красавчик понял, что девушку Фарсид покупать отказывается. Торговцы горячились и спорили, указывая пальцами то на нее, то в сторону Эрендола, но кочевник отрицательно покачал головой и поднялся. Помянув Харму, один из контрабандистов вытащил нож.