Северный ветер

— Эта эльфийка из клана эрендольских девственниц-воительниц! — сказал Лу, отчаянно надеясь, что эймарский язык кочевнику знаком.

— Человек! — возразил Фарсид.

— Нет-нет. Не совсем! Ее… — Красавчик на мгновение задумался, кто из родителей для харматанцев важнее, — ее отец — важный эльф из столицы. Из Эвенберга. Это такой город. В Эрендоле. У нее благородная голубая кровь! Посмотри на дорогие украшения.

— Ее кровь красная.

Мысленно послав дикаря к демонам, Лу немного изменил свою мысль:

— Я сказал про глаза. У нее голубые глаза, почти как у меня. Очень красивые! Светлые, как снег, — опять поругав себя за неудачное сравнение, Красавчик поправился, — как небо перед дождем.

— Она и правда невинна?

Самое важное до Фарсида доходило медленнее всего.

— Чиста, как родник. Эти злобные псы, — Лу указал на торговцев, — измывались над ней просто так, из жестокости. Она вела себя хорошо! Она нежная и послушная!

— Ее трогали?

— Только били! Не раздевали, нет! — взволнованно уверил Лу.

Фарсид перешел на харматанский, обвиняя торговцев в порче товара и назначая за девушку цену еще ниже, чем за мужчину со сломанным зубом. В таком виде сделка и состоялась.

Кочевник перерезал все сковывающие пленницу веревки. Лу испугался за свою ложь, глядя, как он освобождает девушке руки, но все обошлось. Приподняв голову Моран, Фарсид поднес к ее губам фляжку с водой. Наконец, она открыла глаза, но посмотрела не на харматанца, а на Красавчика. Прощения во взгляде Амаранты не было.

* * *

Фарсид посадил Моран на лошадь впереди себя, Красавчику же предстояло пройти путь пешком, глядя в конский зад — его привязали за запястья на длинный поводок, пристегнутый к седлу. Кочевников было пятеро. Получив контрабандное зелье и живой товар, они возвращались к стоянке.

Неподкованные копыта низкорослых лохматых лошадей то мягко шагали по песчаным наносам, то тихонько постукивали по сухой твердой почве, дюны перемежались островками растительности: пустынная акация щетинилась колючими зарослями, настолько высокими, что в них мог скрыться всадник; облепиха соперничала окраской узких листьев с метелками полыни — у кого серебра больше. Амаранта попала в страну тусклого золота, состаренного металла и восхитительно-прекрасных закатов, рисующих на небе оранжевые всполохи, продолжающие линии холмов далеко за горизонтом. В Харматане была своя, особая гармония — посвист ветра, ускользающие тени облаков и поземка золотых крупинок — вечных путников, не знающих усталости.

Здесь прошла юность Ханлейта, и, наверное, ему хорошо было скакать верхом, ощущая себя свободным хоть на тот краткий миг, пока в волосах шепчут теплые вихри харматанских просторов. Совсем другое дело — медленно переваливаться с боку на бок на жестком куске кожи, провонявшем потом, конским и человеческим, да еще по пути в рабство. Кочевники переговаривались между собой, и Моран чувствовала спиной вибрацию воздуха в груди Фарсида, находя слова незнакомого языка неблагозвучными, как карканье. Рука кочевника, придерживающая ее за ребра и прижимающая слишком сильно, стала влажной и липла к телу сквозь одежду. Отвращение все нарастало. Внезапно Амаранта перекинула ногу через седло и спрыгнула с лошади на ходу. Не удержавшись на ногах, она покатилась по песку. Кочевники закричали и натянули поводья, Фарсид спешился и бросился догонять, но пленница никуда не побежала.

— Я хочу идти пешком!

Кочевник не понял или не расслышал и неумолимо потащил ее обратно к лошади.

— Я пойду сама! Сама! Ты понимаешь? — упиралась Амаранта.

Фарсид не стал вникать в причину просьбы. Моран привязали с другой стороны седла, и она пошла рядом с Красавчиком.

— Я устал и очень завидовал, пери. Тоже хотел верхом. Но с тобой вместе идти веселее.

Амаранта шла, не глядя на своего спутника.

— Что мы сейчас в заднице, виноват не я, а хреновы эрендольские обычаи. Ты сама видела — на границе живут продажные эльфы: проверяют уши, и если пленник нелюдь, от него спешат избавиться. А все потому, что остроухие за чистую кровь, вот только совокупляться с людьми эльфам строгие принципы не запрещают! Ненавижу…

— Я тоже, — откликнулась Моран, не уточняя, кого именно ненавидит она.

— Моя пери, так и знал! У нас много общего, правда же?

— Да, мы идем за одной и той же лошадью. Что такое «харамит»?

— Дословно «подруга», но смысл в другом. Харамит — не жена, а воин, при том — женщина. Жен у кочевника может быть без счета, а харамит — одна. Моя сладкая пери, у дикарей редко какая баба удостаивается чести рисковать жизнью с мужиком на равных, поэтому и отношение к ней будет особенное: изнасиловать можно жену, девку, шлюху, кого угодно, а харамит — только по согласию. И отдаться мужику она должна на виду и при всех, подтверждая серьезность своих намерений. Так что я сказал чистую правду: поимел бы тебя Ясур, гордо выбросил деньги и увез бы с собой в пустыню. Харматанец тебя заметил, когда ты Эльмантир вплавь рассекала, а позже оружие тебе сунул. Оказалось — не зря. Ты на него и не смотрела даже, а я все подмечал. Ну и помешал. Я — молодец?

— Что ты ему сказал?