Севильский озорник, или Каменный гость

Яд мне в мозг своим рассказом,

Хоть от мук, мутящих разум,

Стал болтлив я, как старуха:

Должен то, что входит в ухо,

Я из уст извергнуть разом.

Неужель забыт я милой?

Знать, пословица верна:

"Сладок сон, да явь страшна".

Ревность, что меня томила,

Забывать я начал было,

Убаюканный мечтами,

Но меня беседа с вами

Убедила нынче в том,

Что дурным я счел бы сном,

Если б увидал глазами.

Ах, маркиз, ужель безбожно

Я обманут Изабеллой

И обет она презрела?

Нет, не верю! Невозможно!

Честь - закон мой непреложный,

Но и честью б поступился

Я для той, с кем обручился...

Кто же был с ней на рассвете?

Не ошибка ль тут? Ответьте,

Чтоб ума я не решился.

Дон Педро

В том, что в поднебесной шири

Птицы вольные витают,

Рыбы в море обитают,

А число стихий - четыре,

Нет без счастья славы в мире,

Друг надежен, враг опасен,

Ночь темна, а полдень ясен,

Больше вымысла в сто раз,

Чем содержит мой рассказ,

Так что ваш вопрос напрасен.

Октавьо

Да, кокетка неверна.

Впрочем, это и не странно:

Женщина непостоянна,

Ибо женщина она.

Мне моя беда ясна.

Верю вам, маркиз, вполне я.

Дон Педро

Ну, так будьте впредь умнее,

А пока пусть размышленье

Вам подскажет путь к спасенью.

Октавьо

Бегство?

Дон Педро

Да, и поскорее.

Октавьо

Мне знаком владелец барка,

Что в Испанию плывет.

Дон Педро

Доберетесь до ворот

Без помехи вы по парку.

Октавьо

О, тростинка! О, флюгарка!

Гнев мой бешенством сменился,

Я с отечеством простился,

И за все - она в ответе.

Кто же был с ней на рассвете?

Боже, я ума решился!

Уходят.

Берег моря близ Таррагоны.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Рыбачка Тисбея, одна, с удочкой в руке.

Тисбея

Доныне я одна

Из всех рыбачек здешних,

Чьих ног жасмин и розы

Прибой целует нежно,

Любви еще не знаю

И счастлива безмерно,

Цепей ее, тиранки,

Удачливо избегнув.

Когда над сонным морем

Сверкнут лучи рассвета,

И в поредевшем мраке

Сапфиры волн заблещут,

И утро осыпает

Просторы побережья

То золотою пылью,

То ливнем пенных перлов,

Я здесь внимаю звонким

Любовным птичьим песням

И битве вод с камнями,

Чуть слышной, но извечной,

Иль с удочкой, столь тонкой,

Что весом вдвое легче

Она мельчайших рыбок,

Сижу над синей бездной,

Иль сеть свою закину

И уловляю ею

Чешуйчатых хозяев

Пучины неисчерпной.

Я жизнью наслаждаюсь

Привольно, безмятежно,

И в грудь меня ужалить

Любовь-змея не смеет.

Когда плыву я в лодке

С гурьбой подружек вместе

И волн седую гриву

Мы гребнем весел чешем,

Рыбачки предаются

Любовным горьким пеням,

А я, им всем на зависть,

Лишь разражаюсь смехом.

Но, может быть, обходит

Амур меня с презреньем

Лишь потому, что кровом

Мне служит домик бедный,

Что скромны и убоги

Им поднятые к небу

Соломенные башни,

Приют голубок белых?

Но этою соломой

Укрыт сосуд бесценный:

Хранится честь девичья

В ней, словно плод созревший.

Как наша Таррагона

Огнем орудий метких

Бесстрашно отражает

Корсарские набеги,

Так я обороняюсь

Насмешкой, недоверьем

И гордым равнодушьем

От вздохов, слез, обетов.

Взять, например, Анфрисо,

Кто наделен столь щедро

И силою духовной,

И красотой телесной.

В речах он так разумен,

В поступках безупречен,

В сердечной скорби стоек

И в сетованьях сдержан.

И все ж, чуть день погаснет,

Он бродит неизменно

Под окнами моими,

От холода немея,

А утром, с ближних вязов

Охапку веток срезав,

Мой дом украсит ими,

Как праздничной одеждой.

Порой он на гитаре

Иль камышовой флейте

Дает мне серенаду,

Мое не тронув сердце,

Затем что над Анфрисо

Всевластна я, как деспот.

Мне скорбь его отрадна

И сладостны мученья.

Других рыбачек ранит

Любовь к нему смертельно,

А я его сражаю

Своим пренебреженьем.

Уж такова природа

Любви, что к человеку

Нас тем сильнее тянет,

Чем меньше нас он ценит.

О, как приятно думать,

Что этот полдень вешний

Мне страсть не омрачает,

Не отравляет ревность,

Что юность я не трачу,

В отличие от сверстниц,

На множество бесплодных

Любовных увлечений!

Но что же занимаюсь

Я болтовней бесцельной,

Когда за дело браться

Давно настало время?

Заброшу-ка я в воду

Свою уду скорее...

Но что я вижу? Боже!

На камни бросил ветер

Корабль полуразбитый,

И прыгают поспешно

Два человека с борта,

В воде ища спасенья.

Как у павлина хвост,

Корма задралась кверху

И словно посылает

Пучине вызов дерзкий.

Но волны подступают

И к ней, высокомерной,

И вот уже под ними

Она навек исчезла,

И лишь клочок ветрила

На самой верхней рее,

Захлябавшей над хлябью,

Еще по ветру реет.

За сценой крик: "Спасите! Тону!"

Пловца, который тонет,

Спасает спутник верный.

С беднягой за плечами,

Похожий на Энея,

Когда тот шел из Трои

С Анхизом престарелым,

Гряду валов упругих

Он рассекает смело

И вот уж дна коснулся

Ногой на мелком месте.

Помочь ему бы надо

Увы, пустынен берег.

Тирсео, эй! Анфрисо!

Альфредо!.. Нет ответа.

Ах, слава богу! Вышли

На сушу люди эти.

Спасенный жив, но рухнул

Спаситель без движенья.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Тисбея, Каталинон, который держит на руках дона Хуана, потерявшего сознание;

оба насквозь мокрые.

Каталинон

Чтоб спастись, в спасенье надо

Веру твердую питать,

Хананеянке под стать,

И учиться плавать смлада.

Страшно море в непогоду,

Соли в нем довольно тоже.

Ну, зачем в него, о боже,

Влил ты не вино, а воду?

Ведь пищеваренье явно

Портит нам вода сырая,

Даже пресная, речная,

А соленая - подавно.

Выхлебал я поневоле

Столько влаги из пучины,

Что отныне до кончины

Не взгляну на воду боле.

В божий храм ходить - и то я