Съевшие яблоко

— Очень старик переживает. Хоть бы раз спросил, где тот гуляет. — И вдруг, неожиданно для самого себя, выплеснул негодование, которое как-то подспудно скопилось внутри, — это же не нормально! Старик даже не поинтересовался ни разу. Где шляется, с кем ходит, куда ездит. Что, неужели правда может быть все равно?! — повысил он голос, — я его забрал чуть не на сутки — в шесть увез в одиннадцать только приехали. Спрашиваю: ругался? Нет, не ругался! Даже не спросил!

— А сколько старику-то? — но голос Ежа, к неудовольствию Мезенцева, был скорее сочувственным, чем поддерживающе-негодующим. И это понимающее миролюбие возмутило Мезенцева — он с раздражением бросил:

— Черт его знает. Около шестидесяти.

Но Кондратьев, вообще не склонный кого-либо за что-либо осуждать, и на этот раз занял срединную позицию, кивнув и взяв примирительный тон:

— Ну а ты что хочешь? Это тебе с твоими пацанскими нервами раз в неделю поиграться забавно. А представляешь с ним постоянно жить? Одиннадцать лет — это же ни минуты покоя. Он наверное старику уже в все нервы истрепал. Ведь за все это надо отвечать, — он задумчиво уставился в стену. — И на всю жизнь. Если подумать, так жутко делается.

Но Мезенцев в этом ничего страшного не увидел. А потому промолчал.

Еж же пожевал губами и будто сам себе, а не ему добавил:

— Дети — штука непростая, с ними пожить надо, — и в сомнениях снова пожал плечами.

Но Мезенцев и тут ничего не ответил. Не трудно было догадаться, что говорит Кондратьев больше о своем пацане, а не о Янке, которого он знать не знает. Но вот проецировать на него — Мезенцева — собственные проблемы не стоило.

Мезенцев ведь сам все понимали никаких сложностей перед собой не видел. Дети его не пугали.

52

В классе стоял такой гул, что даже учителя не отваживались зайти и призвать разбушевавшихся детей к порядку. Кто-то кричал, кто-то спорил, кто-то смеялся и, стуча мелом, рисовал на доске.

Шла большая перемена и невозможно было расслышать собственные мысли.

Только Ян Романов сидел в одиночестве за дальней партой и, уткнувшись в учебник, решал задачи. Составлял графики, чертил диаграмму, конспектировал тезисы по периоду Реформации, рассчитывал генную формулу для урока биологии.

— Да если у нее весь класс не напишет — ей директриса первая же по шапке и настучит! — прямо перед ним оживленная компания уселась кружком и горячо ругала учительницу физики. Здоровенный плечистый мальчика, сидящий прямо на парте, упирался в нее кулаками и возбужденно хмурился, отчего походил на гориллу.

Пробный тест по физике седьмой "А" написал из рук вон плохо — на весь класс всего шесть четверок, остальные трояки. Пятерку Романова никто не считал.

— Не бывает же так, чтобы все плохо решили. Значит сам тест неправильный. Там вопросы некорректные. Непонятно как отвечать, вроде и так и так правильно, — раздосадованная девочка тряхнула головой, отчего на мгновение взлетела и опала пышная шапочка светлых стриженных волос. Голос у нее был негромкий и ласковый, отчего Кира Ставицкая казалась самой милой девочкой в классе. Во всяком случае Яну. Если бы ему пришлось заговорить с кем-то из одноклассников — это наверняка была бы она. Милая, приветливая, маленькая — даже не так уж сильно выше самого Романова. Тихая: ее с утра всегда привозил папа, а после уроков забирала мама. Кира со всеми была дружелюбна, всегда улыбалась и заговорить с ней казалось не так страшно, как с прочими.

— А то! — болезненно-худощавая спесиво задирающая нос староста недовольно покачала головой, — я третий и пятый даже не поняла. — А вот с этой девочкой Ян бы не заговорил никогда. Вздорная и нагловатая она была на голову выше остальных и казалась такой громогласной, что на ее фоне он бы просто потерялся.

— Да нет, там просто… — Кира уже хотела объяснить, но ее опять перебил мальчик-горилла:

— Да брось, проехали! Хорош фигню обсуждать, народ, давайте решать во сколько все-таки собираемся! Мы в город едем или как?! — проваленный тест не повод портить себе выходные — с этим соглашались все. И потому строили веселые планы воскресной поездки в Москву. Основным проблемным вопросом которого было: идти ли в Макдональдс до катка или после. — У меня предки с самого утра свинтят, давайте уж пораньше — больше времени будет.

Ян почувствовал укол болезненно-острой зависти. Конечно на самом деле он их всех презирал и были они тупые и недалекие, и любой из них в подметки не годился ему — умному и старательному Яну Романову.

Но вот они ехали на каток, большой компанией, собирались веселиться, смеяться, есть мороженое. А ему вдруг тоже очень всего этого захотелось.

На минуту Ян снова уткнулся в книжку, попытался сконцентрироваться на задаче и сказать себе, что все эти животные радости хороши для обезьян, а не для такой интеллектуальной личности как он. Но почему-то не получилось, даже условия задачи никак не читались. Мальчик снова поднял голову, поджал губы и со смесью стыда и любопытства принялся подглядывать за одноклассниками.