Съевшие яблоко

— Ян, — почувствовал как голос его зазвучал жалобно и просительно, он будто помощи просил у ребенка, которого сам же предавал. Ну помоги мне, помоги, так же невыносимо, я так не могу. — Ты же большой парень, да? — с надеждой дрогнувшим голосом выдавил Мезенцев, сжимая большими ладонями детские плечи, — это только до лета. Обещаю. Слышишь? Ну я обещаю тебе, только до лета. Полтора месяца осталось — а там учебный год кончится и я тебя заберу. Ты мне веришь?

Он снова хотел заглянуть мальчику в лицо. Но тот опустил голову ниже, Мезенцев попытался повернуть его к свету — переступил — и под ботинком глухо хрустнуло.

Мужчина глянул под ноги.

Там лежал брелок в виде человека-паука. Оторвавшийся от брошенного телефона, залетевший в коридор и оставшийся здесь ждать когда тяжелый ботинок раздавит его в пластиковую крошку.

Ком встал в горле. Мезенцев почувствовал, что сейчас и он — взрослый бородатый мужик — заплачет:

— Ну что ты ревешь? — с беспомощностью отчаяния теребил он мальчика, — ну не реви. Это же не надолго.

Тот всхлипнул и уткнулся лицом в большое мезенцевское плечо. Ян его прощал.

И сначала на душе у того отлегло, будто он получил прощение палача у самой кромки эшафота. А потом стало еще муторней и вены сдавило такое могучее чувство вины, что в жилах застопорилась кровь. Он был уже в секунде от того, чтобы передумать.

Но это было бы уже совсем не дело: отвожу-привожу. Решил уже — значит, надо отвозить.

И потом, это ведь не надолго…

93

Никогда у Мезенцева не было так тяжело на душе, как следующим утром, когда он собирал вещи в большие сумки.

Вся квартира его уже была наполнена Яном. Книжки в ванной, учебники на кухне. Под кроватью Мезенцева старые кеды, на столе тетради вперемешку с рабочими папками. Сердце сжималось и щемило тусклой болью. Отдавалось колотьем в ключицы.

Он собирал, искал эти вещи. Сворачивал, складывал и убирал в большие сумки.

не успевшие пройти стирку майки в ванной

грязная спортивная форма в пакете

мяч Лизы

мяч Яна

Потом он поймал себя на том, что складывает и собирает и зимние вещи, те что уже были убраны в дальний конец шкафа, до будущего года. Похолодел и принялся торопливо, как заметающий следы преступник, вытаскивать их и вешать обратно.

— Ты готов? — голос его не слушался.

Ян, не произнесший со вчерашнего дня ни слова, молча поднял с пола нагруженный ранец.

Из квартиры он вышел не оглянувшись.

Мезенцев, с глухо сжимающимся тяжело давящим сердцем вышел на улицу. Под серой хмарью неба накрапывал теплый весенний дождь.

Он сложил туго набитые, громоздкие сумки в багажник, открыл для мальчика заднюю дверцу. И, занятый своими переживаниями, только тут заметил, что его нет рядом.

Мезенцев стоял у машины один, а где-то далеко, за спиной раздавался хлюпающий топот ног, шлепающих по лужам.

Ян бежал вдоль серых однотипных коробок домов. Мезенцев кинулся за ним, но тот был уже далеко — очень далеко.

— Ян! — сперва негромко, не совсем еще поверив, крикнул Мезенцев. А потом громко, во весь голос, — Ян! Ян!!! — и крик отдался в уже пустом дворе.

Нину донимал дождь. Он стучал по крыше над ее головой, стучал по окнам, стучал по вискам изнутри головы. И Вася, который уже день бродил по ее дому, не даваясь в руки, не попадаясь на глаза. Мешая спать.

Нина, тяжело волоча ноги, слонялась из комнаты в комнату. Спутанные нечесаные волосы облепили ее лицо.

Ей отчаянно нужно было найти Васю. Он был где-то здесь, теперь Нина окончательно уверилась.

Ноздри щекотал его запах. Едва уловимый удушливый смрад дибила. Который с каждым часом усиливался, обострялся, нарастал. И вот уже превратился в жгучую сладкую, удушливую вонь.

Пахло его полными руками, жирной ноздреватой кожей, липким кислым потом. Его ртом, невнятным мычанием, немочью, капризными слезами.

Нина отдернула занавеску, срывая с петель края старого пыльного тюля. И, схватившись за оконную ручку изо всех сил рванула.

Ссохшаяся деревянная створка не поддалась сразу. Нина, скрежеща стиснутыми зубами, дернула сильнее. Задребезжало стекло. Еще! И еще!

Раздался треск и створка рывком сорвалась с насиженного места, окатила брызгами растрескавшейся краски и пыли и распахнулась. Жгучий холодный весенний ветер ударил Нине в лицо.

На мгновение перехватило дыхание и она упала грудью на подоконник. Жадно вдыхая перегнулась наружу. Высунулась наполовину и уставилась на тротуар далеко внизу. Там волновались чахлые кусты в палисаднике, дождь стучал по лужам, оставляя недолговечные отметины.

Ветер колоколом надул занавески и с силой вытянул их наружу.

Нина сползла с подоконника и приволакивая ноги потащилась в кухню.

За ее спиной осталось призывно раскрытое окно. Занавеска полоскалась на ветру на высоте пятого этажа.

— Нина, Нина, открой!

Этот шум шел неизвестно откуда. И кажется отовсюду. Он заслонял собой квартиру, звуки, краски … ввинчивался с мозг, мешал сосредоточиться.

А Нине сейчас надо было подумать. Она о чем-то сосредоточенно размышляла, пыталась найти ответ на какой-то вопрос. Вот только на какой?

Мучительно сжимала виски: какой, какой? О чем она думала?

— Нина! Нина, пожалуйста, открой!

О чем?