Съевшие яблоко

До того они были до того похожи один на другой, что уже давно не трогали. Она только в немом оцепенении, с раскалывающейся головой и тянущей болью в желудке ждала, когда старик проорется и, наконец, уберется на свою дачу.

Угроз его она тоже не боялась. Оба понимали, что это пустые слова. Ей не было хорошо в этой квартире, она бы может и сама ушла. Но оставался Ян, которому десять, и он не может жить совсем один. Так что старик никак не мог выгнать ее, потому что, как оба они знали, старый упырь досмерти боялся остаться с мальчишкой один на один.

Старик уехал только к обеду, на часовой электричке. Выдраив край ковра в зале и натерев ванну хлоркой. После его ухода Лиза пробыла в доме только полчаса. А потом натянув на дрожащие от озноба плечи ветровку тоже вышла на улицу. Горло ее будто натерли наждачной бумагой, кости ныли. Но нужно было идти.

К школе она подошла сзади, со стороны двора, откуда ближе и удобнее было идти к дому профессора. И встала подальше, за турниками, в тени старых облезлых кустов дикой сирени. Так уж сложилось, что многое в ее жизни было связано этими турниками. Когда Лиза была школьницей — здесь было место встреч, теперь же она частенько ждала здесь брата, укрывшись в тени, чтобы не попадаться на глаза его одноклассникам.

Ян учился в той же школе, которую заканчивала она. Хотя Лиза была против, просила отдать его в другую, боялась, что после нее к брату будет плохое отношение. Но Денис Матвеевич рассудил, что раз школа к дому ближе, то остальное не имеет значения и в шесть лет отдал его в первый класс.

Лиза терпеливо ждала, зябко обнимая себя руками. Стояла еще совсем летняя жара, и школьники, медленно волокущиеся по залитому солнцем двору, снимали с себя форменные пиджаки, а ее знобило с похмелья.

Ян показался на дорожке позже остальных, шел отдельно от класса. Как и она раньше. От этого у Лизы тоскливо сжалось сердце, и в горле встал горький привкус. При виде маленькой одинокой фигурки с чересчур большим ранцем за спиной ей хотелось выть.

Странное дело, за себя она никогда не испытывала таких эмоций. В обиду за себя она корила только мать, которая родила ее неизвестно для чего: неумную и некрасивую, испытывающую в жизни интерес только к выпивке и бездумному праздношатанию. Без желаний и стремлений. Презираемую людьми. А вот за Яна переносила свою ярость на окружающих, никто из которых не ценил, не любил такого чудного ребенка, как ее брат. А ведь именно Янка — ее дорогой, золотой, самый лучший мальчонка на свете — больше всех был достоин любви. А его, как и ее, никто не любил.

Хотя сам Ян — глупенький и наивный — даже и не понимал своего одиночества. Так, как понимала и осязала его Лиза. Она стиснула зубы и подавила выступившие на глазах сентиментальные похмельные слезы.

Мальчик увидел ее сам, без оклика. Замер на дорожке, недоверчиво сверля глазами тень кустов. Посомневался немного, а потом как-то боязливо, бочком приблизился. И встал не вплотную, а слегка поодаль, тоже будто настороженно.

Его пытливые глаза вопросительно впились в сестру.

Лиза криво и неуверенно улыбнулась, но губы не удержали неуютную форму и улыбка почти сразу погасла.

— Привет, — горло оказалось будто забито опилками. Она не могла отвечать на прямой детский взгляд и рыскала глазами по его маленькой несуразной фигурке. По слишком большому для тщедушного мальчика ранцу, запыленным и до дыр заношенным кроссовкам, школьному пиджаку из которого Ян давно вырос и рукава открывали запястья.

— Привет, — сказал мальчик настороженно. В голосе его не было особой уверенности.

— Ты это… — Лиза кашлянула, прочищая горло, но испитая хрипотца никуда не делась. И тут вдруг выдохнула, протянула руку и, рывком притянув к себе, на мгновение неловко обняла братишку, — прости, тигр. — На глаза снова навернулись слезы. От него пахло школой: мелом, учебниками и столовкой. Темно-синий пиджак нагрелся на солнце и стал горячим.

Мальчик не сопротивлялся, уткнувшись носом ей в плечо. Через мгновение Лиза почувствовала, как он облегченно расслабился, а потом и невнятно вякнул:

— Ага.

Он никогда не обижался. И от этого Лизе становилось еще горше, еще виноватей. И от этого гнилостного чувства внутри хотелось плакать.

Лиза резко убрала руку и отпустила братишку. настороженность из его глаз уже ушла, взгляд стал светлым, лицо улыбчивым и щеки розовыми.

А Лиза только сейчас заметила у него на лбу большую, налитую синевой шишку.

— Что это у тебя? Обижают? — грубоватым движением откинула она челку от его лба и почувствовала, как внутри пенится, дыбится волна злобы. Как бывало с ней часто, по поводу и без. Просто в раздражении, в тупой ярости по отношению к окружающим.

Мальчик, глянув ей в лицо, с отчаянной поспешностью замотал головой:

— Нет, — и с неискренней торопливостью прибавил, — я сам.

Лиза испытующе, с алчной надеждой в него всмотрелась. Ей хотелось получить повод, чтобы злиться — просила душа. Но брат смотрел ей в глаза, плотно сжав губы. Несколько секунд длилось молчание, после которого Лиза нехотя, со смутным чувством разочарования принуждена была отступиться: