Кроме того, случилось так, что и младший сын Ари, Уилтон, переехал к нам жить. Он также не понимает, что такое руководящие принципы, потому что их у него никогда не было. «Это то, что
Вы должны знать, что я никогда не вел себя мстительно, обиженно или ревниво по отношению к Ари. Возможно, на сцене она была источником вдохновения для многих людей, но вот что в данном случае действительно имеет значение, так это то, что происходит, когда ты возвращаешься домой. Трудно заставить людей понять это, но такова незамысловатая бессмыслица поп-музыки. Это зверь, созданный нами самими, всеми, кто в этом замешан. Мы сами виноваты, что не показываем себя с более открытой стороны, но это очень трудно, потому что тебя судят каждый раз, когда ты выходишь на сцену, тебя судят в каждом интервью, в каждом публичном выступлении. Тебе нужен перерыв, и он случается только тогда, когда ты возвращаешься домой. И если только вы не сделаете из своего дома реалити-шоу Кардашьян с камерами, следующими за вами утром, днем и ночью, вы никогда по-настоящему не осознаете все полноту ситуации. Правда, тогда камеры становятся вашей реальностью, а это, в свою очередь, нереальность. Опять же пример Кардашьян.
Мы с Ари всегда глубоко уважали друг друга, всегда. Она много чего наговорила мне за эти годы, но кого это волнует? Мне было очень важно, что я навестил ее в больнице в 2010 г., за день до того, как рак в конце концов одолел ее, и она умерла. Какое это было фантастическое, удивительное воссоединение – мы пели вместе. Персонал очень великодушно с нами обошелся, потому что у нас обоих здоровые глотки, так что песни, которые мы распевали, были громкими! «Four Enclosed Walls» была номером один нашей программы, с этими «А-а-ал-ла-а-х». Я пытался попасть в ноты, но Ари была прекрасной певицей и очень хорошим музыкантом. Она отлично выступила, даже тогда.
Являясь главной жизненной целью для нас обоих, воспитание детей Ари стало почти удручающе познавательным: необходимо было сознавать, что они всегда стоят на первом месте. Это очень истощает творческий эгоизм артиста. Потому что в написании песен есть элемент эгоизма, роскошь говорить все что угодно. А теперь приходилось как-то соразмерять это с домашними ситуациями и сознавать, что ты, вероятно, немного не прав в этом отношении. Когда я разглагольствую и несу бред, есть и другие аспекты, которые необходимо учитывать, и учитывать их я должен.
Во всяком случае, это означает, что теперь я гораздо более вдумчив, когда сочиняю песню. Мне нравится вредить государственным институтам, но я не хочу причинять боль людям. Да, теперь у меня есть некоторая предусмотрительность, так сказать, перспектива для размышлений. У-у-у-у-у-у-у-у! Как сказать «Я очень хороший человек», не умирая со смеху? Откровенно говоря, если я буду ждать, пока это скажут другие, то рискую никогда не услышать. Где-то там всегда будет некий элемент, воображающий, будто я самый мерзкий ублюдок в мире. А почему бы и нет? Я полагаю, что во мне должен быть такой элемент, в некоторой степени, и хвала Богу за это, потому что это сделал он, офицер. Виноват не я, а Бог. Видите ли, это такая двуединая сила, типа «Бог создал меня, я – явление природы». – «Спасибо! Тогда вините Бога, это он виноват…»
В доме ощущался уют, когда рядом были дети. Я любил это время, потому что оно давало мне чувство семьи. Мне нравится, когда вокруг дети. Я один из тех людей – не всегда, но в основном, – кто не возражает против криков и воплей, визга и гвалта, пока я слышу в них счастье.
Однако ситуация с семьей Мартина, живущей во флигеле в Венис-Бич, через некоторое время стала невыносимой. Иногда попытка жить с членами семьи – пустая трата времени. Потому что в конце концов вы все вцепитесь друг другу в глотки, и такое панибратство может привести к всевозможным проблемам. В этом нет никакой ненависти, просто когда Мартин обзавелся семьей в непосредственной близости от нас, а потом появились близнецы – вокруг постепенно образовалась атмосфера зоопарка. Попробуй тут сосредоточиться. Иметь студию звукозаписи в комнате между кухней и гостиной все равно что пытаться сделать запись на станции метро.