От нечего делать, без концертов, мы с Сидом сходили с ума. Нам нужно было чем-то заняться, чем угодно. Мне пришла в голову идея поехать вчетвером в Джерси на каникулы, потому что я уже бывал на Нормандских островах в школьной поездке от Вильгельма Йоркского, и у меня почему-то остались об этом приятные воспоминания. Я просто представил, как мы выходим из самолета и прекрасно проводим время в этом причудливом и странном, совершенно ином мире.
Но нет, вся группа сошла с самолета, нас встретили в аэропорту и обыскали. Едва открыв чемодан Сида, они обнаружили поверх всех его вещей вонючие носки и сдались. Однако они отменили бронь в отеле, так что в итоге мы гуляли по пляжу с тележкой без осла и всем нашим багажом, который мы в нее загрузили. К счастью, один местный мафиози, с которым мы подружились, нашел нам место для ночлега.
На следующее утро мы отправились в Берлин. Малкольм боялся отпускать нас одних, поэтому послал своего помощника Буги в качестве своего рода наставника. Буги и сам был еще тем перцем. Весело провели мы все тогда время в Берлине. Ух, это прямо открыло мне глаза.
Отель мы почти не видели. Не хотели. Это был «Кемпински», и эти номера… О сне в них даже помыслить было невозможно, настолько они выглядели в высшей степени немецкими. Вам надлежало спать строго по прямой линии, а одеяло не должно было подниматься выше груди. Мебель темного дерева, и все под прямым углом. Мы там практически не показывались, спасибо.
От этой атмосферы никуда не деться: война, а потом Стена, из-за которой наблюдают русские. Западный Берлин был создан для того, чтобы досаждать Востоку. Это была великолепная, но сумасшедшая вселенная. В свободном доступе было все и вся, что не давало спать по ночам. Британские и американские солдаты хорошо разработали это место. Они, так сказать, его прокачали. Я влюбился в Берлин, полюбил его с тех пор навсегда. «Декадентский» в полном смысле слова. Молодцы, Запад, вот чем вы мучаете русских по ту сторону границы. Это свобода! А что у вас?
Именно это вдохновило меня на слова песни «Holidays In The Sun»[162]
: «Я не хочу каникул под солнцем, я хочу отправиться в новый Бельзен» – наш путь, от Джерси до Берлина.В первом же ночном клубе, в который мы попали, мы были потрясены тем, что услышали: музыка была исключительной. Это был какой-то ранний хаус, скажем так, с большой натяжкой. Очень глубокие бас-бочки, некий упрощенный тевтонский танцевальный алгоритм, ритмично структурированный.
Потом была Роми Хааг[163]
. Она была трансвеститом, и единственное, что мы о ней знали, так это то, что Боуи упомянул ее в интервью много лет назад, и Сид вспомнил: «У нее есть отличный клуб, куда ходят все извращенцы…» Чтобы найти его, мы с Сидом часами бродили по улицам Берлина, не имея ни малейшего представления, где он находится, и в конце концов это оказалась просто ужасная маленькая дверь, ведущая в подвал. Действительно странное место с кучей британских солдат.И они были там не для сами-знаете-чего. Они ходили в клуб хорошо повеселиться, а в те дни эти драг-бары были очень социальными местами, очень забавными. Не такие сепаратистские, как вы могли бы подумать, наоборот, там всегда были рады гостям – отличное место, чтобы пойти и надраться и не быть избитым. И в те дни, надо об этом помнить, быть геем, особенно трансвеститом, означало очень суровую жизнь. Это не принималось обществом, и все же я всегда находил их очень восприимчивыми, непредубежденными людьми.
Ходили слухи, что мы с Сидом к этому склонны. Просто НЕТ!!! В песне The Slits под названием «So Tough» была фантастическая строчка: «Джон, не принимай это серьезно, Сиду просто любопытно». Этим все сказано.
Возможно, для Сида это и было правдой. Не знаю, догадывался ли Сид, кто он такой. Он был исключительно странным, «другим» человеком. Очень открытый, очень счастливый, ничто его не задевало. Ему было наплевать, что о нем думают другие, он всего лишь думал, что выглядит красиво, как Дэйв Боуи. Но как только Сид попал в группу, все это ушло, и он стал очень суровым, серьезным страдальцем, который пытался действовать жестко в тех ситуациях, которые его раньше вообще не волновали.
Его любимая фраза «Я абсолютный девственник» вышла из употребления, когда он встретил Нэнси Спанджен, героиновую группи из Нью-Йорка, которую я имел несчастье ему передать. Я предполагал, что все закончится катастрофой, но совсем не так, как это получилось. Я думал, что он трахнет ее и скажет утром: «Ой, какая уродливая старая кошелка!» Но ему нравилась мысль, что она выглядит пустой и испорченной.
Это восходит к прошлому – как интерпретировать музыку? Как понимать