Sex Pistols. Гнев – это энергия: моя жизнь без купюр

Больше всего нам понравилось, когда Virgin отправляла нас в Манор, свою студию-поместье в Оксфордшире. Это место опять-таки было совершенно иной вселенной, и по нашим меркам – настоящим дворцом. Они предоставляли на несколько дней помещение и оборудование, и вы оказывались там единственной группой. Вся радость заключалась в том, что нам гарантировалась полная свобода действий. Там было двенадцать спален, так что в Манор вмещалась вся тусовка – приводи с собой приятелей! В гостиной толпились люди, и там были безлимитные еда и выпивка. Позже они изменили порядки, но в те первые дни у нас была открытая чековая книжка – они тогда еще не удосужились затянуть шнурки кошелька.

Повсюду стояли камины, так что лучшим временем для работы на студии были холодные месяцы – этакая старая добрая атмосфера, создаваемая ревущим в очаге пламенем. Обеды состояли из огромных жареных блюд, традиционная Англия. Это, конечно, не совсем кабан на вертеле, но что-то типа того. Жареная картошка и настоящий, традиционно приготовленный ростбиф – полусырой посередине – восхищали меня. Я сразу набрал столько веса.

Еще у них имелось спутниковое телевидение, которого в то время не было ни у кого в Британии. Все мы сразу подумали: «Отлично, можно просто сидеть в этой комнате, уютно устроившись у камина, и смотреть бесконечный телевизор!» Но – гр-р-р! – оказалось, что это одни и те же каналы на итальянском и испанском, которые повторялись до бесконечности! Или каналы, на которых не было ничего, кроме рекламы, и все.

Но я любил Манор. Это было абсурдное, нелепое «путешествие во времени». Я всегда думал: «Эгей, вот мой шанс стать властелином хоть чего-нибудь», и я чертовски уверен, что то же самое приходило в голову всем и во все времена.

В основном мы писали в ночную смену. Прошу прощения, но я даже подумать не могу о том, чтобы бежать в студию в 10 утра. Мой мозг начинает работать в своем обычном режиме примерно в 8 часов вечера. К 10 вечера я был полностью сосредоточен, а все остальные, вероятно, уже хотели спать. И все же всякий раз, когда у нас появлялась такая возможность, желание войти и начать писать, удовольствие и трепет от работы с механизмами, нажатия кнопок, воплей и исполнения песен стали исключительной движущей силой. Это не было потеряно, несмотря на все окружающее уродство. Подлинные волнение, радость, смысл и цель пребывания в группе – и это невозможно отнять.

Мы знали, что материал, с которым мы начали выходить, будет раздражать звукозаписывающую компанию, но я был уверен, что у меня есть единственная возможность в жизни сделать и сказать то, что я действительно чувствую, и я не был готов отступиться, даже понимая, что могу пострадать от финансовых и деловых последствий, потому что верил, что работа важнее. Было бы наполовину бесполезно отправляться туда, чтобы записать вполне убедительный и коммерчески успешный хит, который бы понравился лейблу, чего они от нас и добивались. Я Джонни, блядь, Роттен, понимаете, это все еще я, что бы там ни думал Малкольм, и я делаю то, что хочу.

Для меня успех заключался в том, чтобы создать что-то совершенно неожиданное и в то же время естественное. Записанный нами альбом, речь идет о Metal Box[224], не был надуманным. Написать поспешный хит – вот что было бы надуманным. Каким-то образом, несмотря на все личные передряги, разницу в жизненных подходах, а также давление со стороны Virgin, нам удалось сделать действительно сплоченный альбом. Он звучит так, будто был записан сразу, от начала до конца. Это потрясающе красивый гобелен высокой тревоги.

Идея заключалась в том, что альбом потрясет вас, введет в состояние оцепенения, сгладит любое сопротивление, измотает своим вездесущим присутствием. Кажется, мы этого добились.

Бо́льшую часть времени я возился с синтезатором «Ямаха», который обожал. Дешевая, противная штука, один из тех, самых ранних, издававших вихревые и свистящие звуки оркестра, если покрутить некоторые рычажки. Мне это ужасно нравилось. На самом деле я заигрался в эту штуку до такой степени, что на моих запястьях появлялись кисты, которые меня очень тогда беспокоили, – я понятия не имел, что это такое. Вы знали, что, когда ты безжалостно продолжаешь делать что-то снова и снова – изо дня в день, – молочная кислота стремительно накапливается в руках? Кажется, это была Джанет Ли, которая таскалась с Китом, так вот, она сказала: «О да, я слышала, что если ударить кисту тяжелой книгой, она лопнет и исчезнет». Единственной пришедшей мне в голову тяжелой книгой была Библия. Один хороший удар – о да, кисты пропали, но боль! Ай!

Поэтому я понял, что игра на синтезаторе не станет моим будущим. Но она жутко интриговала меня и доставляла огромное удовольствие – как раскусить песню совершенно иным способом. В общем, я понял, что клавишником мне не стать. Но это было здорово и ужасно интересно – песня могла зазвучать совершенно по-новому, когда клавиши, совершенно по-змеиному, то переплетались с голосом, то отдалялись от него. Мне это нравилось.