Сезам

– Шестьдесят, – поправился Влодек, – плюс подарок из Польши, какой захочешь!

Я знал, что некоторые девушки из моей группы привозили себе и подругам джинсы из Польши. Другой вопрос, как они туда попадали? Но я не утруждал себя поисками ответа на него. У меня было много других дел.

– Ладно, – сказал я. – Почитаю стихи, и скажу, берусь за диплом или нет. У вас ведь не повышенные требования?

– Нет! – хором сказала Ян и Влодек.

– Главное, жебы написал, – добавил Ян.

Из всех нас он был самый здравомыслящий.

На следующий день я отправился в Ленинскую библиотеку и заказал книги Ольги Берггольц.

Как я и предполагал, это была хорошая советская поэтесса. Может быть – выдающаяся. Она пережила блокаду Ленинграда, что говорило о многом даже тому, кто родился после войны. А ее слова «никто не забыт и ничто не забыто» в нашей стране знали все.

«Настоящий поэт! – подумал я, глядя на фотографию Ольги Берггольц. – Лицо красивое».

Причем лицо стареющей поэтессы мне нравилось гораздо больше, чем молодой. «Наверное, это от фотографа зависит», – подумал я.

Я сказал Влодеку, что согласен написать диплом, и принялся строчить. Студенту, умеющему работать с литературоведческим статьями, это не составляло большого труда. Тем более когда знаешь, что к иностранцу никто особо придираться не будет.

– Машинистка поймет? – спросил Влодек, когда я передал ему тридцать страниц написанного от руки текста.

– Поймет, – сказал я.

Хотя до сих пор с машинистками встречаться мне не доводилось.

– Добавить бы надо, – сказал Влодек, взвесив в руке рукопись. – Все же это диплом, а не курсовая.

– Еще список литературы будет, – успокоил его я. – Страниц десять.

– Цитаты есть?

– Полно.

– Все творчество охватил?

– Почти. О прозаической книге «Дневные звезды» не писал.

– Прозу не надо, – согласился Влодек, – только стихи.

Мне автобиографическая проза нравилась гораздо больше стихов. И если уж становиться писателем, то прозаиком. Но Влодеку об этих своих соображениях я говорить не стал. Тот бережно уложил рукопись в портфель. Было видно, что он умеет ценить свое имущество.

– Она немка? – спросил Влодек, пожимая мне руку на прощанье.

– С чего ты взял? – удивился я.

– По фамилии.

– Отец из Риги, – сказал я. – Мать русская.

– Тогда ладно, – успокоился Влодек. – Ну, я пошел. Деньги отдам на следующей неделе.

– Хорошо.

Отчего-то я не сомневался, что Влодек со мной расплатится.

– Хорошая поэтесса? – спросил Ян, когда я сказал ему, что написал диплом.

– Очень, – кивнул я. – Первого мужа, правда, расстреляли.

– Кто муж?

– Поэт Борис Корнилов, тоже хороший.

– Когда расстреляли?

– В тридцать восьмом.

Я не стал говорить, что саму Ольгу Берггольц дважды арестовывали, и здоровье она потеряла в застенках НКВД. Полякам все эти перипетии могли быть непонятны.

– Вшыстко розумем, – сказал Ян. – У нас тоже расстреливали. Политика.

Иногда он начинал говорить по-польски, но я все понимал. Недаром польский язык изучаю. Правда, Кира Михайловна, моя преподавательница, заявляла, что по-настоящему выучить этот язык мне не удастся.

– Почему? – недоумевал я.

– Акцент не тот. И ударения неправильно ставите.

Сама она говорила с сильным польским акцентом, однако это не мешало ей смотреть свысока и на русских, и на белорусов. Не знаю, какие отношения у нее с литовцами, их в нашей группе не было.

– Что будешь заказывать для подарка? – спросил Ян.

– Не знаю, – пожал я плечами.

Хотя на самом деле я знал, что закажу. Я мечтал о полном собрании сочинений Константина Паустовского в восьми томах. Недавно оно вышло, но в книжных магазинах, естественно, его никто не видел. Дефицит в нашей стране отчего-то наиболее был распространен среди книг.

Больше других у Паустовского мне нравились его ранние вещи «Романтики» и «Блистающие облака», я даже курсовую по ним написал. Но прочитать их можно было только в собрании сочинений, отдельными книгами они не выходили. Во всяком случае, сейчас.

– Джинсы можно заказать, – сказал Ян, и оглянулся по сторонам. – Или отрез на костюм.

– Отрез? – не понял я.

– Да, штуку матерьялу… Я правильно говорю?

– Правильно, – кивнул я. – Подумаю. Мы с Влодеком завтра встречаемся.

Ян уткнулся в книгу, а я отправился на тренировку. На третьем курсе у меня каждый день был расписан по минутам, как говорил в таких случаях Вадик – даже выпить некогда. Я, правда, и не пил, борьба плохо сочеталась с выпивкой.

– Пересчитай, – сказал Влодек, передавая мне конверт с деньгами.

– Верю, – хмыкнул я, и засунул конверт во внутренний карман пиджака.

– Деньги обязательно надо пересчитывать, – строго сказал Влодек. – Доверяй, но проверяй.

Несмотря на хороший русский язык, «обязательно» у него тоже было с мягким знаком.

Я достал конверт и пересчитал купюры – ровно шесть червонцев.

– В расчете? – спросил Влодек.

– Конечно, – сказал я, – вот только подарок…

– Да, подарок! – обрадовался Влодек. – Мы договаривались. Ян сказал, что ты хочешь отрез на костюм.

– Отрез? Нет, я хочу собрание сочинений Паустовского. В ваших книжных магазинах оно обязательно будет.

Я чуть было не вставил мягкий знак в слово «обязательно».

– Здесь не можно купить?