Сезон клубники

Что поделаешь, для глаз ничего, кроме очков, не придумали. Впрочем, может, сделать соответствующий макияж? Гримируют же в театрах актрис под молоденьких девочек... Но я учту на будущее... На какое такое будущее? Неужели и впредь я собираюсь участвовать в каких-либо аферах?

Для чересчур приметливого попутчика я произнесла:

– Заботы одолевают.

– А не можем ли мы облегчить вашу тяжкую ношу?

– Увы, – фальшиво вздохнула я, если уж так врать о том, что ты хорошо знаешь, – зарубежную литературу все равно придется изучать мне.

– Ой, ребята, да мы с вами студентку подобрали. Вон какие они у нас нынче... ладненькие!

– А где вы учитесь? – не поворачивая головы, спросил водитель.

– В университете. На филологическом.

Мы проезжали через какой-то населенный пункт, и когда остановились на очередном светофоре, водитель повернулся ко мне и сказал:

– Здравствуй, Белла!

Это до какой же степени нужно углубиться в свои проблемы, чтобы не узнать Глеба Винярского, с которым мы учились в одной группе целых пять лет! Глеб – наш лучший студент – после окончания университета поступил в аспирантуру и теперь преподавал там же. Да, тесен мир!

– Здравствуй, Глеб! – вынуждена была расконспирироваться я. – Выходит, меня легко узнать? А я-то думала...

– Вовсе не легко! – успокоил он; то есть он не думал, что успокаивает, но его слова именно так на меня подействовали. – Но если помнишь, я был в тебя влюблен, а любящее сердце вещее... Однако ты теперь одеваешься так экстравагантно!

Понятное дело, что Винярский моему прикиду удивился. Он был всегда так консервативен, а навязанный мамой стиль моей одежды в полной мере соответствовал его представлениям о том, как должна была одеваться студентка тех лет.

Потому Глеб нравился моей маме. Был безразличен мне. И совсем не нравился Артему. Но уже совсем по другой причине.

Как бы то ни было, перед Глебом я могла не скрываться.

– Хочу тебе признаться: мое нынешнее одеяние – не что иное, как маскарад.

– Слава Богу, ты сняла груз с моей души, – откровенно высказался Глеб и представил меня своим спутникам: – Знакомьтесь, парни, это Белла Решетняк – первая красавица нашего факультета.

– Что? – не поверил мой сосед. – Это юное создание – твоя однокурсница? И почему я не пошел на филологический?!

– А это мои друзья, – продолжал Глеб. – Тот, что рядом с тобой, Костя Левченко, мой коллега по университету, доцент, преподает химию. А рядом со мной писатель из Санкт-Петербурга Витя Круглов.

– Нет, на нашем курсе таких студенток не было, – продолжал сокрушаться Левченко.

– Это в Москве, где ты учился, не было, а в нашем городе, как видишь...

Писатель Круглов тоже повернулся, чтобы получше меня разглядеть. И кивнул самому себе, как если бы ему становилось понятным, почему так оживился их общий друг Костя Левченко.

– Главное, подкатываться к таким девушкам он научился. Ишь, засыпал Беллу комплиментами. Можно подумать, не науку химию в вузе изучал, а науку обольщения...

– Ребята, прекратите ёрничать, – прервал их словопрения Глеб. – Мне сдается, у Беллы трудности, а вам бы только поржать... Нельзя ли полюбопытствовать, ты догоняешь или убегаешь?

– Убегаю, – вздохнула я.

Но если они ждали от меня дальнейших откровений, то им пришлось разочароваться. Я вовсе не собиралась взваливать на Глеба и его товарищей свою нелегкую ношу.

Что поделаешь, это сильнее меня. Сама я нарушила не одну статью российского Уголовного кодекса, но я знала, из-за чего рисковала, а эти молодые люди... Зачем такой риск им?

У меня не было сомнений в том, что расскажи я откровенно о своих бедах, и они тут же возьмутся помогать. Женщина самой природой организована так, чтобы прежде всего думать о последствиях своих шагов, а мужчины чаще всего идут на поводу минутного порыва. Как сказал Жванецкий, одно неосторожное движение – и ты уже отец.

Казалось бы, именно теперь я должна хвататься за любую руку, которая вытащит меня из многочисленных бед, обрушившихся на мою голову. Это и раненый муж, оставленный мною вдалеке от дома, в больнице, брошенный под присмотр чужих людей. Это и бандиты, которые неслись за мной в погоню...

И все же во всем этом было одно «но». Наш с Артемом частный интерес. Это ради него мы рисковали своими жизнями. И все наши неприятности были связаны с тем, что мы вознамерились иметь побольше денег. А раз мы хотели обогатиться, нам самим за то и расплачиваться!

Вот если бы мы выполняли какой-то гражданский долг, то призывать на помощь соотечественников нам бы сам Бог велел. А так... Видел ли свет подобную дуру?

Как-то на третьем курсе сам же Глеб говорил мне:

– Решетняк, у тебя явно вывихнуты мозги. Так, как ты, рассуждали энтузиасты двадцатых годов. Или женщины-декабристки...

Знай он сейчас мои дела и мое нежелание доставлять ему неприятности, небось опять покачал бы головой и сказал:

– Решетняк, за эти годы ты ничуть не поумнела!

И он был бы прав.

– Вы направляетесь домой? – спросила я у Глеба.

– Домой. Мы с Константином ездили на научно-практическую конференцию в Питер, а Виктор приурочил к нашей встрече свой отпуск и теперь едет с нами на юг.