Сезон клубники

Поскольку Глеб учился с нами в одной группе, он, естественно, хорошо знал мою закадычную подругу Татьяну Шедогуб. Мне достаточно было сказать ему:

– Подбрось меня к дому Татьяны, – и он, не спрашивая куда, направил машину к ее дому.

Танька, пожалуй, единственный человек, кроме самых близких родственников, к которой я могу прийти со своими печалями в любое время дня и ночи, не размышляя, прилично это или неприлично.

Глеб и Татьяна отчего-то всегда недолюбливали друг друга и все пять лет учебы только тем и занимались, что вышучивали каждый поступок неприятеля, каждый жест. Глеб первый стал звать ее Татьяна Душегуб. А молодые авторы каким-то образом узнали про эту кличку. И, озлясь на критикессу, реанимировали ее. Татьяна, не мудрствуя лукаво, именовала Глеба Хлебом Вонярским.

– Душегуб во второй раз замуж не вышла? – высаживая меня у дома подруги, небрежно поинтересовался Глеб.

– Не вышла. Ждет, когда ты с женой разведешься, – пошутила я. – Поняла, что без тебя все ее замужества обречены на провал.

– Передай, чтобы не ждала. Скажи, я ее благословляю, так что теперь ей повезет.

– Передам.

Почему между людьми без причины возникает неприязнь? Между теми, кто не сделал друг другу ничего плохого. Татьяна всегда была девушкой видной. Статная, русоволосая, с глубокими зелеными глазами. На мужчин она нападала с яростью дикой кошки. Не потому, что была, как теперь говорят, склонна к нетрадиционной половой ориентации, а потому, что считала их всех похотливыми кобелями и первым делом принималась оттачивать на них свой острый язычок, создавший ей впоследствии славу самой язвительной и злой журналистки края.

Литературный мир шутил, что Татьяне надо было вручать не «Золотое перо» – ежегодный приз лучшему журналисту, а «Золотое жало».

Каким образом ее бывшему мужу удалось склонить Татьяну к браку, остается только гадать. Потому, что он и был как раз тем самым кобелем, и это моментально понимали все, кроме такой умной и проницательной Шедогуб.

Супруги разошлись, но, кажется, Вадим – ее бывший – продолжал по-своему любить Татьяну. Правда, на этот раз безо всякой надежды. Шедогуб, как говорят французы, уходила уходя.

Специально для Таньки я надела свои новые очки и позвонила в дверь. Долго и нахально. Как молодой автор, не сомневающийся в собственной гениальности. Татьяна курировала городскую ассоциацию молодых журналистов.

Подруга открыла на звонок дверь и посмотрела на меня с профессиональной строгостью:

– Девушка! Я принимаю в рабочее время, в редакции газеты. Кто вам дал мой адрес?.. О Господи, Решетняк! У тебя что, крыша едет?

– Переночевать пустишь? – Я решила не обращать внимания на всякие гнусные инсинуации.

– Дай сначала закрыть рот, а то я, кажется, вывихнула челюсть. «Мария Ивановна, как вы могли стать валютной проституткой?» – «И не говорите, девочки, повезло, наверное!»

– Анекдот с бородой, Шедогуб!.. Тебе привет от Глеба Винярского. Просил передать, чтобы ты его не ждала и выходила замуж.

– Ты подружилась с Вонярским?

– Он подвез меня к твоему дому.

– А... Ну Бог с ним! Лучше скажи мне, чего это ты так вырядилась?

– Вот и Глеб удивлялся.

Я хотела наклониться, чтобы снять с себя новые босоножки на высоченном каблуке – знак моего нового имиджа, как в это время что-то больно укусило – или ужалило? – меня в ногу. От неожиданности я села прямо на пол в Танькиной прихожей, а прямо над моей головой кто-то громко захохотал грубым мужским басом:

– Ха-ха-ха!

– Петька! Немедленно скройся с моих глаз! Что за гнусная птица...

– Птица? – спросила я слабым голосом.

– Да попугай же! – досадливо пояснила Татьяна, помогая мне подняться. – Понимаешь, не терпит голые женские ноги и клюется, как глупый петух!

Ах да, недавно один знакомый Танькин журналист уехал на постоянное жительство в Америку и подарил ей своего попугая ара по кличке Петька. В прошлый свой приход я была в брюках и потому избегла нападения птицы. Кстати, похожей на желчного старика пенсионера. Наверное, по причине того, что почти все его когда-то роскошные перья выпали, и он имел весьма облезлый и совсем непрезентабельный вид.

– Может, тебе отдать его куда-нибудь в живой уголок?

Петька отчетливо возмущенно фыркнул.

– Не обращай на него внимания, – махнула рукой Татьяна.

– Петька – глупый петух! – очень похоже на Танькин голос передразнил ее попугай. – Вор-рона!

– Ты доболтаешься! – пригрозила Танька. – Отдам тебя Марату.

Марат – огромный соседский дог, которого, по-видимому, боялся Петька. Он улетел в коридор и продолжал оттуда бурчать:

– Марат! Марат!

И при этом глухо лаял.

Татьяна обреченно вздохнула и сказала:

– Короче, что у тебя стряслось?

– Короче не получится, – невольно повторила ее вздох я, стаскивая с головы надоевший парик. – Потому как история моя длинная и страшная.

Я произнесла это безо всякой патетики, но Татьяна все еще ничего не понимала.

– Читаешь какой-нибудь триллер?

– Скорее пишу его прямо набело в книгу жизни. Собственной кровью. А если точнее, кровью Артема.