Сезон Колдовства

— Ну конечно, — тут же согласился слепец. — Сам муренмук просит меня замолчать, как тут откажешь! Что неприятно слышать правду? Хотя о чем это я, вы ведь выше наших земных потуг.

— Еще слово, — вынес я последние предупреждение, — и запихну тебя обратно. Думаю, вряд ли завтрашний обряд очищения придется тебе по вкусу.

Слепец виновато опустил голову и замолчал. В очередной раз я едва не угодил в его силки, еще чуть-чуть и ненависть к этому исчадиюмрака застила бы мне глаза.

Сдержав нарастающую ненависть, мне удалось отыграть немного времени. Но смогу ли я сделать это в следующий раз? Все-таки Патрик был прав: подобная дружба меня до добра не доведет.

— Ну что дальше? — поинтересовался слепец. — Чего ты здесь пытаешься отыскать, моменраг?

— Искать буду не я, а ты.

— Я? Да за кого ты меня принимаешь?! Если ты хочешь что-то найти тебе нужно было брать эту мерзкую, провонявшую гнилью старуху, а не меня, хоооозяин, — возмутился слепец.

Я больше не стал слушать его отговорки, просто притянул проводника за кандалы поближе и прижался к нему в плотную. Наши лбы соприкоснулись, и я с придыханием произнес:

— Ищи! Я как твой новый хозяин требую от тебя безоговорочного подчинения. Темные подвалы, зал, та что восседает на нем. Ты должен ее увидеть! Смотри! Я приказываю тебе! Смотри на меня — и узри!

Я не видел, но чувствовал как под его веками заходило ходуном нечто круглое, похожее на копошащихся червей. Это могло бы что угодно, но только не глаза моего проводника.

Последнее утро

Ее ведут по узким коридорам навстречу судьбе. Она прекрасно понимает: правда в этих стенах ценится не дороже ржавого медяка. Даже клятва на распятье не переубедит следователей в ее причастности к ковену. Слепо повторяя сухие слова обвинения они ждут от нее только одного — короткого согласия. Но она не доставит им такого удовольствия. И как закономерный итог за неверные мысли, она получает очередную порцию боли. На этот раз удары оказываются более жесткими, наполненными ненавистью и призрением. Но она прощает их и за этот поступок тоже. Они ни в чем не виноваты. Просто так сложились обстоятельства. Переплелись, будто змеи и жалят одна за одной, не давая продуху.

Один человек сам по себе не опасен, а вот толпа. Именно так она думает, представляя главный городской собор и бесчисленное число чтецов, клириков и епископов. Стадо баранов — не иначе. По одиночке они почтительны и пыщут святостью во все стороны, но когда соприкасаешься с канонами изнутри… Ей не хочется об этом думать. Может быть потом, но только не сейчас. Сейчас она верит, что ошибается и среди заблудших праведников, найдет хоть один добродушный грешник, который разглядит в ней невинную душу.

Надзиратель подталкивает ее в спину вызывая очередной приступ боли. Закусив губу, она пытается не потерять сознания, когда наступает на опухшую ногу.

Ничего, здесь уже недалеко, — утешает она сама себя. Стерпит как-нибудь.

Хищно скрепят плохо смазанные замки и дверь за ней резко захлопывается. Тут даже стены источают неприкрытую злобу. Лязг, позвякивание, скрежет — любой звук напоминает ей ужасную насмешку судьбы.

Устало прислонившись к ледяной стене, она прислушивается к мерной капели: сегодня мельница начала свой труд немного раньше. Кто-то неподалеку жалобно стонет и отчаянно барабанит в закрытую дверь.

Не выдержал!

Но стоит ли его в этом упрекать, — у каждого свой предел прочности, тем более когда проведешь в здешних подвалах больше месяца.

Вскоре сумасшедшая дробь прекращается. Отчаянье накатывает с новой силой — на этот раз неудержимыми проклятиям, а чуть позже — уже жалкими стенаниями.

Стараясь не обращать внимание на этот акт безысходности, она закрывает уши руками, встает на колени и молится. Сначала тихо, произнося благословенные слова одними губами, а затем все громче и громче.

Распятие она мастерит из двух сухих веточек. Покрепче перетягивает их серой нитью из собственного платья и водружает на воображаемый алтарь — хоть какое-то утешение в этом бескрайнем Мраковом царстве.

В первый день она молится недолго, всего пару коротких минут, но постепенно время проведенное на коленях перед простым прутиком заметно увеличивается. В ночь перед казнью она не сомкнет глаз. Устало повалившись возле самодельного алтаря, пленница умоляет простить своих мучителей.

Перед самым рассветом в камеру приходит священник. Устало зевнув он какое-то время молча стоит в углу, а потом медленно направляется к выходу.

— Вы не отпустите мне грехи? — раздается ему в спину.

Он поворачивается, и уставившись на ее изможденное лицо, удивляется:

— А разве твоей гадкой вере это необходимо?

— Это необходимо любому, кто стоит на краю пропасти. А вера тут совершенно не причем, — ответ вырывается из темноты.

Поразмыслив, он соглашается. Но отнюдь не из-за сострадания, просто его вновь начинает мучать подагра и он решает немного отдохнуть перед тяжелым подъемом по винтовой лестнице.

— Говори, заблудшее дитя, в чем ты видишь свой проступок?

Она устало опускает взгляд, собирается с мыслями.