Я почти что увидел, как мать Бернарда порхает по кухне в жаркий день вроде этого в махровой накидке по пояс, которая едва ли что-то скрывает – уж точно не надетое под ней бикини. Она наливает нам лимонад и танцующим шагом возвращается к холодильнику. Из радио на стойке несется музыка, а мы – Томми, Рик, Дональд, Бернард и я, – еще совсем дети, сгрудились вокруг стола, запыхавшиеся после игр, заглатываем холодную жидкость и смеемся, вспоминая пережитые за день приключения.
Только тут мне пришло в голову, как давно я не бывал в этом доме. Хотя Бернард и жил здесь уже будучи взрослым, он предпочитал приходить к нам в гости или встречаться где-нибудь в другом месте. И, как ни странно, мы не видели в этом ничего необычного. Помнится, в последний раз я побывал в доме за пару недель до того, как его мать, больную раком, забрали в больницу… Несколько лет назад. Странно.
Воспоминания отступили, оставив грязную заброшенную кухню и запах плесени. Дом казался неестественно неподвижным. Стены и уцелевшие окна отсекали шумы внешнего мира, и царившая внутри тишина обретала потусторонний оттенок, казалась напряженной и как будто окончательной. Хотя уцелевшие окна были пыльными и грязными, я все равно старался избегать смотреть на них.
Грязный пол покрывала нанесенная с улицы земля и, кажется, помет мелких грызунов. Пройдя через кухню, я попал в гостиную. Раньше весь пол здесь покрывал ковролин, но его зачем-то сорвали, оставив лишь голые деревянные доски. Пустая комната казалась больше, чем я помнил. Обои растрескались и кое-где провисли, на стенах и даже на полу красовались граффити. Я обошел груду мусора и грязи и вышел в прихожую перед входной дверью. Слева от меня находилась лестница на второй этаж. За ней – коридор в ванную комнату.
Я замер у основания лестницы и посмотрел вверх. Наверху меня ждал мрак, и буквальный, и духовный. Я обтер вспотевшие ладони о штаны и поднялся по ступеням. Их все еще покрывал ковролин, который смягчил мои шаги, но перила были изранены и поцарапаны, как будто кто-то резал их ножом. Поразительно, сколько разрушений могут вызвать дети за столь короткое время. Во времена моего детства я не смог бы даже вообразить, что дом, в котором я проводил столько времени, с которым у меня было связано столько воспоминаний, добрых и дурных, однажды превратится в мертвую скорлупу, в ветхий памятник пустоте.
Я добрался до верха и замер, все еще держась за перила. Здесь не было так уж темно, но из-за низкого потолка и расположения лестницы свет из окон верхнего этажа едва достигал площадки. Затхлый запах здесь чувствовался не так сильно, но присутствовал другой аромат, которого я не ощущал до этого. Пахло серой, как будто недавно где-то рядом зажигали спички. Я сделал последний шаг и, оказавшись на площадке, увидел прямо перед собой дверной проем. Спальня Линды. Дальше по коридору находилась спальня Бернарда, и я опустил глаза в надежде хотя бы ненадолго отложить еще одну волну воспоминаний.
По мере того как я приближался к комнате Бернарда, становилось все светлее. Дверной проем раньше закрывала дверь, но ее сняли с петель, и теперь она стояла у стены рядом, разбитая и местами поломанная ударами ног. В комнате было пусто. Я вошел, как много раз прежде, но теперь пространство стало голым и безликим, как свежая могила. В моем воображении здесь по-прежнему были кровать, стол, магнитофон и плакаты, которые раньше покрывали стены. Я прошел вглубь комнаты. Справа находился чулан. Я открыл дверь в него нараспашку. Если не считать шнурка, свисавшего с крепления для лампочки, здесь тоже было пусто.
От негромкого царапающего звука я замер. Движение. Из стены раздалось торопливое шебуршание, как будто Бернард оказался замурованным в ней и теперь пытался процарапать себе путь наружу.
По пустому коридору разнесся знакомый смех из прошлого; звуки как будто отскакивали друг от друга, и казалось, что смеется несколько человек – целая компания мертвецов потешается над живым. Но все это был смех Бернарда, повторенный снова и снова.
Даже после смерти он оставался в одиночестве, прятался среди теней и обмана.
Мои мысли немного успокоились, поглотили и уняли смех. Я медленно осмотрелся и обнаружил только немного снулую осу, ползавшую по треснувшему стеклу на одном из окон на улицу. Пока что мы были одни.
Я заставил себя выйти обратно в коридор и вернуться к другой спальне на лестничной площадке. Мне казалось, что я тоже превратился в снулую, сбитую с толку осу, в еще одно существо, которое ошиблось дорогой и заплутало среди этих умирающих стен и теперь обречено провести последние свои часы наедине со всеми заключенными здесь тайнами.