Сезон любви на Дельфиньем озере

Дело в том, что вокруг лагеря все время бродили голодные морские коровы — морские потому, что днем они валялись на пляже, задумчиво пощипывая выброшенные прибоем водоросли, и изредка заходили по колено в воду — по-моему, они даже ее пили. В сумерках же они начинали активно рыскать в поисках пропитания, и как от них ни оборонялись, они все-таки просачивались на территорию лагеря через крошечные дыры в ограде, через которые, казалось, не проберется и кошка. Попав же в заветное хлебное место, они пробовали на зуб все, что им только попадалось, так, у меня такая оголодавшая телка сжевала сушившееся на суку полотенце. Но если им удавалось добраться до деревянных ящиков в кладовой, в которых хранились капуста, кабачки и картошка, они устраивали себе настоящий пир. Иногда набеги на кладовую совершали и свиньи с погранзаставы, рывшие под забором подкоп, один раз они сожрали запас хлеба на два дня. Порою те, кто вставал на рассвете, чтобы включить плиту, организовывали настоящую охоту на ночных мародеров, с погоней, гиканьем и швырянием камней (единственное, чего боятся ашукинские коровы, — это камни, даже самые воинственные бычки удирают, как только заметят, что человек нагнулся, чтобы подобрать с земли булыжник). На следующий день после таких набегов поварихи обычно были в слезах, а Елена Аркадьевна ходила по лагерю с надутым и важным видом, поджав губы.

Но чаще на кухне царило оптимистическое настроение, и я сама с удовольствием приходила к своим подругам на помощь, правда, я выполняла только самые неквалифицированные работы.

К каждому приему пищи, одному из самых ответственных на базе мероприятий, дежурная повариха приводила себя в порядок, прихорашивалась и становилась с поварешкой наготове во главе стола рядом со скамейкой, на которую костровой мальчик притаскивал баки с едой. Протягивая едокам полные миски, поварихи обязательно улыбались и на вопрос — будет ли добавка? — обычно отвечали: «Пока не знаю, но скорее всего будет». Кроме того, они всегда помнили, кто из сотрудников не ест кабачков в любом виде, кто органически не выносит манную кашу, а кто обожает рожки, и обязательно оставляли про запас для таких приверед что-нибудь специальное, чтобы они не оставались голодными.

Насколько я знаю, несколько раз делались попытки пригласить в качестве кухарок профессиональных поварих — из местных и на весь сезон. Но оказалось, что профессиональные поварихи, во-первых, не умеют готовить, то есть готовят так невкусно, как полагается в нашем советском общепите, и, во-вторых, воруют — это, очевидно, у них от природы.

Поэтому поварихи приезжали из Москвы и в свой отпуск готовили по-домашнему на всю экспедицию — так, как они делали это для своей семьи. Часто они приезжали много лет подряд и давно стали в дельфинарии родными. К тому же их улыбающиеся лица задавали ту атмосферу, которая обычно царила за столом — атмосферу шутливых пикировок и дружеского подтрунивания.

Приходил Миша Гнеденко, как всегда, со своей кружкой. Его поварихи любили: будучи чрезвычайно худым, он тем не менее ел очень много, а кулинары всегда ценят тех, кто отдает должное их трудам. Впрочем, он был любимцем не только поварих, но и всего лагеря; он был чудаком, и одно его присутствие на базе привносило в нашу жизнь какую-то особую ноту.

Позже с мрачным видом подходил — он всегда с утра был мрачен — физиолог Гера Котин, имевший несчастье жить в домике по соседству с Мишей.

— Как спал? — спрашивал его Миша.

— Нормально, — отвечал сонный Гера, — если бы ты меня не разбудил, было бы просто отлично.

Герман, молодой человек привлекательной наружности, слегка склонный к полноте, располагал к себе с первого взгляда; он обладал очень добрым и любвеобильным сердцем, которое вмещало в себя не только друзей, но и многочисленных женщин. Окончив свои дневные труды, он имел обыкновение проводить вечера и ночи в активных поисках представительниц слабого пола, которым он готов был скрасить жизнь.

Независимо от того, находился ли он в стадии поисков, ухаживания или активного обоюдного украшения жизни, он вечно не высыпался.

— Как я мог не разбудить тебя, Герочка? Завтрак ведь. Манная кашка, — продолжал его терзать Миша и, обращаясь ко мне, добавлял: — О нем же забочусь. Он ведь вечером не сможет пить пиво, если утром не поест кашки. Желудок уже не тот.

Через час после завтрака надо было переносить афалину. Нужны были мужчины, и искали Мишу. Нашли его в его домике спящим как был — прямо в одежде и очках.

— Миша, да ты, никак, спишь? — злорадным тоном спросил его Гера.

— Нет, это не я сплю, это мои очки спят.

К Мише, этому черноволосому симпатичному чудаку, вечно озабоченному, постоянно мелькавшему то здесь, то там (находившемуся в броуновском движении, как о нем говорил Гера), с симпатией относился не только кухонный народец, но и практически все, кто бывал на биостанции.