Сезон любви на Дельфиньем озере

— Вот видишь, там никого нет! — Это уже был голос Ники.

— Нет, она дома, и я войду.

Дверь заколебалась, приоткрылась на несколько сантиметров, но тут же захлопнулась.

Алекс обнял меня в темноте; мы оба тряслись от подавленного смеха, но надо же было что-то делать! Ника героически обороняла дверь, но долго бы она не продержалась.

Второй раз обойти Сашу-толстого нам вряд ли удастся.

Оставалось только окошко — узкое, к тому же перед ним сплошной стеной разросся кустарник. К сожалению, при свете дня я не удосужилась проверить, что именно там росло: то ли какая-нибудь вполне безобидная черная бузина, то ли, что было более вероятно, держидерево или почти столь же кусачая ежевика. Что ж, теперь мы должны были познать эти ботанические тонкости на собственной шкуре.

Алекс отдал мне одеяло и забрался на тумбочку перед окном, чуть не сбросив стоявшую на ней банку с цветами; при этом раздался такой треск и скрип, что казалось, она вот-вот развалится — а что еще можно ожидать от казенной мебели?

Саша-толстый возобновил атаку на дверь, но теперь, судя по голосам, к Нике присоединился Славик, и оба они грудью встали на мою защиту.

Алекс перемахнул через подоконник, но дальше произошла небольшая заминка: ноги его уже были снаружи, но плечи застряли в оконном проеме. Но он все-таки исхитрился, развернулся боком, с трудом протиснулся через узкое отверстие и мягко приземлился под окном. Судя по тому, что он не издал ни звука, держиморды там все-таки не оказалось.

Я протянула ему одеяло и полотенца и последовала за ним; на тумбочку я становиться побоялась и забралась на подоконник прямо с кровати. Мне удалось пролезть в окошко без всяких затруднений, и через мгновение я уже находилась в объятиях Алекса, а еще через секунду — на твердой земле.

Конечно, с моей спортивной закалкой мне ничего не стоило спрыгнуть хоть с крыши домика и благополучно встать на ноги, но как приятно чувствовать крепкую мужскую руку, поддерживающую тебя в трудную минуту, и вообще ощущать себя слабой женщиной!

К тому же, на наше счастье, оказалось, что под самым окном рос айленд — благословенный айленд, совсем не колючий айленд! Он пострадал от нашего поспешного бегства куда сильнее, чем мы с Алексом.

Не успели мы тронуться с места, как стены моей хатки заколебались, как от сильного порыва ветра, но на самом деле это Ивановский, оттерев своей мощной тушей Нику и Славика, распахнул дверь, чуть не сорвав ее с петель. В комнате зажегся свет, и мы с Алексом присели, чтобы нас не было видно в окошко; я таки оцарапала ногу о неудачно примостившуюся под крылом айленда иглицу.

Саша-толстый не произнес ничего членораздельного; звук, который он издал, мог бы исходить из горла разочарованного бегемота.

— Ну я же тебе говорила, что она ушла на море. — В голосе Ники чувствовалось облегчение; она, видимо, не ожидала, что мы успели удрать.

— Одна или с Алексом?

— Откуда я знаю? Я не подсматриваю за ближними и не преследую их по пятам, как ты! — Ника пыталась разыграть праведный гнев, но это ей плохо удалось, тем более что до нас отчетливо доносилось хихиканье Славика.

Наконец они удалились: сначала легкой поступью влюбленные — все влюбленные летают как на крыльях и потому почти не опираются о землю, а потом раздался тяжелый топот Саши Ивановского; мне даже стало его жаль.

Путь был свободен.

Чтобы не столкнуться по дороге еще с какими-нибудь нежелательными личностями, мы с Алексом бодрым шагом направились к забору, отделявшему территорию лагеря от погранзаставы, и нырнули в дырку в проволочной сетке. Оттуда еле различимая тропинка вела к воинскому пляжу; мы вышли на него и отправились по берегу дальше, туда, где над морем нависали скалы.

По счастью, нам никто не встретился; по идее, у кромки моря после наступления темноты никто, кроме самих пограничников, не имел права находиться, но сегодня бдительные стражи наших границ явно ленились и даже не обшаривали море своими прожекторами. Но далеко не всегда они выказывали такую потерю бдительности. У поварих был обычай в свободные дни загорать в первозданном виде за большими валунами недалеко от лагеря, что вызывало гнев местного пограничного начальства. Не раз командир погранзаставы приходил к Тахиру или, в его отсутствие, к Максиму жаловаться на развращающее солдат поведение сотрудниц: видите ли, голые бабы отвлекают рядовых от защиты родины!

Впрочем, не только рядовых. Как-то раз Вика и Ника загорали под обрывом, и вдруг на них спланировала фуражка… как потом выяснилось, это была фуражка прапорщика. Подруги пытались разглядеть ее владельца, но на вершине отвесной скалы, за которую чудом цеплялось постепенно сползавшее в пропасть чахлое деревце, они смогли рассмотреть только какое-то подозрительное сверкание — очевидно, это была подзорная труба или бинокуляры. Свой трофей девчонки с триумфом принесли в лагерь и потом торжественно вручили капитану.

Мы как раз проходили под этим самым обрывом, когда я поведала Алексу эту историю и добавила: