Сезон любви на Дельфиньем озере

— Зачем надо закрывать дельфинов от солнца? Как же они будут фотосинтезировать? — возмущался Саша Ивановский.

Все вокруг так и попадали — и никто не смог ему ничего связно объяснить.

Сезонные рабочие работали, как почти всегда на моей памяти, то есть из-под палки — в данном случае из-под Максимовой палки. Это было так понятно: они приехали сюда в свой отпуск или на каникулы, и им хотелось плавать и загорать, а вовсе не надрываться на стройке. К тому же в студенческий период своей жизни люди как-то особенно ленивы.

Как ни странно, больше всех вкалывал Саша-толстый: он изо всех сил стремился стать своим и закрепиться в институте в качестве постоянного лаборанта. Строили отчасти и местные жители, но почему-то в основном армяне; они хоть и пили, но пили меньше, чем русские, и у них оставалось больше времени для работы. Это были люди очень своеобразные — мне как-то не удавалось найти с ними общий язык — и суеверные; так, почему-то они невзлюбили Вадика.

Впрочем, сам Вадик считал, что тут виновато недоразумение. Однажды Арам, один из местных, сидел на коньке недостроенной хижины — бригада строила домики для сотрудников — и усиленно стучал кувалдой. Вадим проходил мимо и заметил, что каркас держится не на фундаменте — его еще не заложили или не доложили — и даже не на четырех столбах, а всего лишь на одной опоре, и то сложенной из каменных глыб, не скрепленных цементом. Вадим сказал Араму, чтобы тот слезал, потому что вся постройка вот-вот развалится как карточный домик. Арам удивленно посмотрел на мальчишку из Москвы и никак на это не отреагировал. Через полчаса Вадик еще раз прошел мимо и еще раз повторил свое предупреждение. Через некоторое время камни фундамента на самом деле не выдержали сокрушительных ударов и разъехались, домик поплыл, балки попадали, а Арам соответственно оказался на земле, причем очень жесткой и каменистой.

После этого прошел слух, что у Вадика дурной глаз и лучше не попадаться ему на дороге.

В отличие от местных и сезонных рабочих научные сотрудники работали на великих стройках дельфинизма куда с большим энтузиазмом. Это и понятно — они работали на себя, на свои эксперименты и своих животных. И потом, они вообще привыкли работать. Как и все советские ученые, в своем лице они добровольно соединяли умственный труд с физическим. На всех биостанциях страны всегда что-нибудь строят, и почти всегда — своими силами, поэтому биологи еще студентами проходят суровую школу. В этом отношении особой славой пользовалась Беломорская биостанция Московского университета — там работали все после пяти до ужина и еще по выходным. Многие поколения студентов коротким северным летом прокладывали там высоковольтную линию, копали ямы для столбов, а за зиму по вечной мерзлоте эти ямы каким-то образом рассасывались — и на следующий год все начиналось с самого начала.

Но в Ашуко все было иначе. В Ашуко ученые горели на работе, но хоть видели и ощущали результаты своего горения. Два новеньких, блестящих, крокодилово-зеленых бассейна ждали своих обитателей. Ждали и мы — праздника освящения этих бассейнов.

Естественно, для такого торжественного случая необходимо было шампанское, и по этому поводу снарядили экспедицию в Абрау-Дюрсо.

Собственно говоря, за этим божественным напитком можно было послать двух человек, но вышло так, что в поездку напросилась целая куча народа, в основном те, кто приехал сюда впервые. Подозреваю, что приманкой им послужил дегустационный зал.

Абрау-Дюрсо, как известно, славится своими виноградниками, своим шампанским, которое подается на стол английской королеве, большим озером посреди поселка и еще — своим дегустационным залом. Насколько я помню, каждое лето все, кто работал на биостанции, обязательно отправлялись на экскурсию в дегустационный зал, и вся процедура дегустации была знакома мне до мелочей.

Вы взбираетесь по белокаменной широкой лестнице, ведущей на холм, на котором расположен Институт виноделия; группу там встречают и ведут по прохладным залам музея, где выставлены напоказ старинные бутылки, покрытые пылью и паутиной. В подвалах, где должны храниться бочки, я никогда не бывала, может быть, кого-то туда и пускают, но только не простых смертных. Функции гида выполняет невысокий человечек в белом халате; по тому, как он держится, видно, что наша группа сегодня для него — далеко не первая и что он уже успел надегустироваться.

В его речах красной нитью проходят следующие мысли: во-первых, что алкоголизм — это непростительный порок, во-вторых, что наши портвейны — это яд (при этом он выдает нам секреты их приготовления и рассказывает о таких отталкивающих подробностях этого процесса, что дрожь пробегает по коже, и я зарекаюсь к ним притрагиваться), и в-третьих, истинное вино, в частности вина Абрау-Дюрсо, — это панацея от всех бед и от всех болезней.