Сезон любви на Дельфиньем озере

Как-то раз мне показалось, что Анютка на грани нервного срыва. Я собиралась с утра спокойно ее покормить, как вдруг меня попросили поторопиться — в соседнем бассейне, где жила котиха, начинался опыт, и посторонних попросили удалиться. Тогда я начала бросать ей мидии пригоршнями, и что тут с ней стало! Судорожными движениями она начала складывать золотой дождь падавших с неба припасов к себе в закрома, придерживая их лапками. Увы, моллюсков было слишком много, и они вываливались из карманов на дно бассейна; за ними приходилось нырять, в это время у нее из подмышек выпадали другие, а сверху, из воздуха, на нее сыпались еще и еще… Морская выдра просто обезумела, пытаясь сохранить это неведомо откуда на нее свалившееся богатство. Вода в бассейне пошла водоворотами, и следя за ее лихорадочными действиями, я даже ее пожалела: бедняга никак не могла сообразить, что все, что остается на дне, ее и только ее, и никто не собирается этого у нее отнимать.

Анютка обожала крабов. Вечером, пройдясь в темноте вдоль пляжа с фонариком, можно было быстро набрать их целое ведро.

Каланиха, завидев любимое лакомство, казалось, готова была выпрыгнуть из своей мягкой бархатной шкурки. Крабов она тоже запихивала к себе под мышки; пока она хрумкала одного, другие вылезали из ее карманов и расползались по ее выпуклому брюшку; тогда она одним движением задней ноги, то бишь ласта, запихивала их на место — это было просто уморительно.

Ее аппетит поражал воображение. Если она была голодна, то вопила беспрерывно дурным голосом (так было тогда, когда по недосмотру ей принесли практически пустые раковины). После сытного обеда из двух ведер мидий она вполне могла умять еще ведро крабов и не отказывалась еще и от свежей рыбки, если ей ее подносили. Один раз кто-то из студентов прибежал в столовую в панике, с криком:

— Анютку тошнит!

Тут же часть едоков вскочила с мест и помчалась к ее бассейну; впереди, пыхтя, мчался Панков. Но оказалось, что это ложная тревога: каланиха, как всегда, покачивалась на воде на спинке и уминала за милую душу очередного окунька.

С Панковым у нее были особые отношения. Панков ее изучал, а она его использовала. Классики зоопсихологии утверждают, что любые звери, которые любят поесть, хорошо поддаются дрессировке. Но Анюта быстро вычислила, что, будет она работать или нет, ее в конце концов все равно накормят.

Поэтому, периодически дергая за подвешенный на шнуре круг и получая за это долгожданное вознаграждение, Анюта иногда вдруг под настроение отказывалась сотрудничать и уходила в свободное плавание. Панкова хватало только минут на пятнадцать; убедившись, что выдра выполнять его задания больше не собирается, он кормил ее бесплатно — не умирать же ей с голоду!

Вообще же Панков изучал органы чувств калана. Как-то, исследуя Анюткино обоняние, он решил сам проверить, чем пахнет зелье в стакане, приготовленном для опытов. К несчастью, в этот самый момент Анютке тоже пришло в голову поинтересоваться, что находится в загадочном сосуде, и они столкнулись над ним нос к носу. Панков при этом все же остался с носом, хотя в полной уверенности, что Анютка хотела это украшение его лица откусить.

Я отказывалась верить в ее дурные намерения. Мне казалось, что зверек с такой симпатичной мордочкой, которой мощные усы-вибриссы придавали действительно что-то крысиное, но умилительно-крысиное, на это не способен. Хотя кто знает… дикое животное все же. Но по отношению ко мне каланиха никаких агрессивных намерений никогда не проявляла и так и осталась моим талисманом…

Попрощавшись с Анюткой, мы с Алексом возвращались в человеческий мир и шли к себе в пятихатки, иногда отсыпаться, а иногда — не совсем.

То есть если Алекс не засыпал на ходу, то мы заходили ко мне в домик. Общение с животными настраивало нас на лирико-романтический лад, но возвышенного настроения хватало ненадолго. Эти скрипучие пружинные сетки — они совсем не приспособлены даже для того, чтобы на них отдыхать, а уж заниматься на них более приятным делом совсем сложно! Кто это пробовал, тот меня поймет. Любые ритмические движения человека эти чертовы пружины подхватывают и усиливают, наши тела попадали в резонанс, и нас подбрасывало как на качелях! Да еще при этом раздавался такой отчаянный скрип, что казалось, все вокруг в радиусе километра должны были проснуться! Никогда в жизни я столько не смеялась в постели, но это не значит, что нам в этой чертовой кровати всегда удавалось довести до конца то, что начали. Поэтому чаще всего мы стелили одеяло прямо в кустах у входа и там, слившись с природой, сливались друг с другом, полностью отдаваясь самому естественному, самому природному для человека занятию, — и пусть меня не читает тот, кто подумает об этом плохо.

14. ОДИН ЧУДЕСНЫЙ ДЕНЬ В АБРАУ

Время шло, и строительные работы на территории биостанции тоже шли полным ходом. Два бассейна были уже почти готовы, и над ними даже начали возводить крыши. Тут, правда, не обошлось без анекдота: