Сезон Маршей

— Когда мы закончим, вы сами себя не узнаете. — Леру в нерешительности пожевал губу. — Уверены, что хотите пройти через все это?

Делярош кивнул.

— Хорошо. — Хирург с сожалением покачал головой. — И все-таки я чувствую себя дикарем, замахивающимся молотком на Пьету.

Он достал из кармана маркер и начал размечать лицо клиента.

Глава двадцать первая

Лондон

Престон Макдэниелс был карьерным дипломатом и состоял в штате отдела по связям с общественностью американского посольства в Лондоне. Представительный, хотя и не очень привлекательный в привычном понимании этого слова, сорокапятилетний мужчина и пожизненный холостяк, он не имел за спиной большого опыта по женской части и практически не встречался с женщинами, что давало коллегам повод для подозрения его в гомосексуализме. Престон Макдэниелс не был гомосексуалистом, он просто испытывал затруднения в общении с представительницами прекрасного пола. До последнего времени.

Часы показывали шесть, и Макдэниелс, перед тем как уйти, приводил в порядок свой маленький кабинет. Закончив с делами, он подошел к окну, из которого открывался вид на Гросвенор-сквер. Прежде чем получить место в Лондоне, ему пришлось провести немало лет в таких неспокойных местах, как Лагос, Мехико, Каир и Исламабад. Теперь Престон был счастлив. Он любил театр, музеи, ему нравилось ходить по магазинам, а в выходные посещать интересные места за пределами столицы. Жил он в небольшой квартире в южном Кенсингтоне и на работу по утрам добирался на метро. Саму работу трудно было назвать захватывающей — регулярный выпуск пресс-релизов, составление для посла ежедневных подборок по материалам британских газет, сотрудничество с прессой по вопросам освещения публичной деятельности посла, — но жизнь в Лондоне помогала ему находить удовольствие даже в самой скучной рутине.

Захватив со стола стопку папок, Макдэниелс положил их в кожаный портфель, снял с вешалки за дверью плащ и вышел из кабинета. По пути он заглянул в туалет, чтобы посмотреть на себя в зеркало.

Иногда Престон спрашивал себя, что такого она увидела в нем. Он попытался причесаться иначе, чтобы скрыть проплешину, но сделал только хуже. Однажды она сказала, что ей нравятся лысоватые мужчины, что они выглядят умнее и более зрелыми. Она слишком молода для меня, подумал он, слишком молода и слишком красива. Но отказаться от нее было выше его сил. Престон не мог ничего с собой поделать. Впервые в жизни у него случился такой потрясающий роман, впервые он переживал настоящую страсть. И не мог остановиться.

Шел дождь, и на Гросвенор-сквер уже опустились сумерки. Макдэниелс раскрыл зонт и зашагал по заполненному пешеходами тротуару вдоль Парк-лейн. Он остановился у ресторана и секунду-другую наблюдал за ней через стекло. Высокая, с отличной фигурой, густыми черными волосами, овальным лицом и серыми глазами, она шла между столиками. Под белой блузкой колыхались большие упругие груди. Она была идеальной любовницей, знавшей, казалось, все его сексуальные фантазии. В своем кабинете Престон то и дело поглядывал на часы, предвкушая миг, когда снова увидит ее.

Он вошел в ресторан и сел за столик в баре. Заметив его, она подмигнула и одними губами прошептала: «Сейчас подойду».

Не прошло и минуты, как она принесла ему бокал белого вина. Он погладил ее по руке.

— Ужасно по тебе соскучился, дорогая.

— А я думала, ты уже не придешь. Но извини, не могу долго задерживаться — Рикардо сегодня просто не в себе. Увидит, что мы разговариваем — выгонит.

— Ты же ничего такого не делаешь, просто проявляешь любезность к постоянному клиенту.

Она соблазнительно улыбнулась.

— Ты называешь это простой любезностью?

— Нам нужно увидеться.

— Я заканчиваю в десять.

— Не могу так долго ждать.

— Боюсь, ничего другого не остается.

Она снова улыбнулась и отошла. Потягивая вино, Макдэниелс смотрел, как она ходит от столика к столику, принимает заказы, ставит подносы, разговаривает с клиентами. Мужчины обращали на нее внимание. Он знал — такая женщина слишком хороша, чтобы работать в ресторане. Он знал — рано или поздно она найдет свое место в мире и тогда уйдет от него.

Макдэниелс допил вино, оставил на столе десятифунтовую бумажку и вышел. Уже на улице ему в голову пришло, что десять фунтов слишком много за бокал вина. Еще подумает, что я считаю ее шлюхой. Он уже хотел вернуться и исправить ошибку, но в последний момент решил, что это будет уж совсем глупо. Макдэниелс повернулся и пошел к метро, думая, что если она когда-нибудь бросит его, ему, вполне возможно, не останется ничего другого, как покончить с собой.