Сезон охоты на людей

Донни чуть не выпалил: «Нет, это и впрямь увлекательное занятие», но вовремя прикусил язык.

– Ну, – сказал Триг, отводя Донни в сторону, – я рад, что ты смог прийти. Я и сам не знаком с половиной этих парней. Сюда приходят все, кто ни пожелает. Они пьют мое пиво, курят травку, напиваются и накуриваются до одури, трахаются и снова пьют и курят. Я редко бываю здесь, так что меня это не особо тревожит. Но приятно, что ты пришел.

– Спасибо, хотя мне, в общем-то, просто нечем было заняться. Впрочем, я хотел поговорить с тобой.

– О! Ну что ж, давай.

– Это насчет Кроу. Знаешь, он на грани того, чтобы вылететь из парадной роты, и все равно продолжает свой пофигизм. Я знаю, что он хитрый парнишка. Но если его вышвырнут из роты, то никто не сможет поручиться за то, что его не зашлют в 'Нам. А мне кажется, что в мешке для переноски трупов у него будет не слишком привлекательный вид.

– Я поговорю с ним.

– Как он сам заметил, любой, кто позволит убить себя ни за что ни про что в этой никому не нужной войне, просто слабоумный идиот.

– Я напомню ему эти слова.

– Вот и отлично.

Триг и сам был отличным парнем. Донни вполне мог представить себе, насколько хорошо он держался бы под обстрелом, и был уверен, что, в то время как другие принялись бы прятаться или забились бы в истерике, он оказался бы первым из тех, кто вышел бы под пули и начал выволакивать людей в укрытие.

– А могу я задать тебе вопрос? – внезапно обратился к Донни Триг, устремив на его лицо свой теплый проницательный взгляд. – Ты сам веришь в это или сомневаешься? Ты когда-нибудь задумываешься над тем, зачем это делается и стоит ли это такой цены? Или же целиком принимаешь все на веру?

– Черт возьми, конечно нет, – ответил Донни. – Естественно, я сомневаюсь во всем этом. Но мой отец сражался на войне, а до него – его отец, и я вырос, убежденный в том, что такую цену приходится платить за то, что живешь в великой стране. Поэтому... поэтому я пошел туда. Я сделал это и вернулся обратно, не знаю уж, к добру или к худу.

За разговором они прошли в кухню. Триг открыл холодильник и вынул две бутылки пива; одну протянул Донни, а вторую взял себе. Пиво было иностранное, «Хейникен» в темно-зеленых, сразу запотевших бутылках.

– Пойдем-ка сюда. Спрячемся от этих идиотов.

Триг открыл заднюю дверь и вывел Донни во дворик, где стояли два шезлонга. Донни с удивлением увидел, что они находятся на небольшом холме; перед ними открывался склон, и за скопищем убегавших вниз крыш виднелись сгрудившиеся здания Джорджтаунского университета, казавшиеся издали средневековыми постройками.

– Я начинаю забывать, какими бывают настоящие люди, – задумчиво проговорил Триг, – именно поэтому мне так приятно поговорить с тобой. Вряд ли можно найти больших лицемеров и свиней, чем милые мальчики и феи движения в защиту мира. Но я знаю, какое огромное значение могут иметь солдаты. Я был в Конго в шестьдесят четвертом году – поехал туда вместе с дядей рисовать в Верхнем Конго вилохвостых вертишеек. Мы как раз находились в Стэнливилле, когда какой-то парень по имени Гбени объявил страну народной республикой, взял около тысячи европейцев и американцев в заложники и заявил, что начинает «чистку» населения от паразитов-империалистов. Повсюду были карательные отряды. Дружище, я видел там такие мерзости... Чего только люди не делают друг с другом. Ну так вот, сидим мы в лагере, конголезская армия пробивается все ближе и ближе, и тогда прошел слух, что мятежники собираются убить нас всех. Святое дерьмо, мы вот-вот умрем, и никто не даст за нас ни клочка дерьма. Такое вот простое дерьмо. Но когда дверь распахивается, внутрь вваливаются вовсе не мятежники. Это оказались татуированные с головы до ног, драчливые, хитрожопые бельгийские парашютисты. Они были, пожалуй, самыми погаными людишками из всех, кого я видел до тех пор, и я полюбил их так, что ты, пожалуй, не поверишь. Никто не мог устоять против бельгийских десантников. И они вывели оттуда всех белых людей. Если бы не они, то нас всех жестоко истребили бы. Так что я вовсе не из тех безмозглых ослов, которые говорят, что солдаты никому не нужны. Солдаты спасли мою жизнь.

– Вас понял, – отозвался Донни.

– Но, – продолжал Триг, словно не услышав его замечания, – пусть я и восхищаюсь их смелостью и воодушевлением, все равно необходимо определить некоторые различия. Между войной моральной и войной аморальной. Вторая мировая война – безусловно моральная. Убить Гитлера, прежде чем он убьет всех евреев. Убить Того,[13] прежде чем он превратит всех филиппинских женщин в шлюх. Война в Корее? Возможно, она и была моральной, не знаю. Не дать китайцам превратить Корею в свою провинцию... Я полагаю, что это морально. Я согласился бы участвовать в той войне.

– А как же Вьетнам? Аморально?

– Я не знаю. Это ты должен мне рассказать.

Триг подался вперед. Еще один из его маленьких незаметных талантов – умение слушать. Он на самом деле хотел знать, что думает Донни, и не собирался заранее воспринимать Донни как убийцу младенцев и парня из похоронной команды.