Сезон отравленных плодов

А дальше само собой как-то вышло, Илья тогда не думал. Он просто вставил магазин и прижал дуло к подбородку Уланова. Хорошо, с предохранителя не снял.

– Повтори.

Уланов больше не улыбался, косился куда-то вниз, будто пытался увидеть пистолет.

– Каменев. – Тренер появился откуда-то сбоку, но слышно было плохо, будто издалека.

– Давай, повтори, чё сказал, – сказал Илья.

– Каменев, опусти. – Тренер осторожно перехватил пистолет за ствол, опустил, разрядил. Жестом велел Илье следовать за ним.

Илья положил наушники и очки на бочку, вышел в раздевалку. Думал, тренер будет орать, но тот спокойно предложил Илье самому уйти из клуба, по-хорошему – кому нужны эти комиссии и уголовные дела? Илья кивал, еще не осознавая быстрой смены статуса.

Когда тренер вышел, зашли друзья. «Илюха, эй», – слышалось вокруг. Илью трепали по плечу: «Ты как, Илюха, ты чего вдруг? Это же Уланов, чего ты, Уланова не знаешь? Он же придурок». Илья быстро переоделся, как-то отшутился и ушел. Весь вечер просидел у Макса, друга из соседнего дома, играли в «червяков» на его компе, потом долго стояли в подъезде, Макс курил, а Илья смотрел в заоконную дождливую тьму.

Самое хреновое, что он Уланову поверил. На долю секунды, но как можно вот так сорваться?

В общем, Илью вышибли. Он и до этого думал бросить: хотелось поступить сразу после выпуска, откосив от армии, найти подработку. И переехать в Москву. Зимой на соревнования идти пришлось, мамка все-таки его доклевала. Получил разряд, который она давно хотела. Но теперь-то все, он больше не пойдет в клуб. Его и не пустят, после такого-то. Да и нахуй эту стрельбу, он и так каждый день в Москву мотается, а еще уроки делать.

Скоро он свалит отсюда. Илья станет больше, чем Люберцы, больше, чем Москва. Он должен добиться успеха, иначе что? Иначе он – слабак? Чмо? Нет, он вытащит из говна себя, сестру и мать. Мир и свои цели Илья видел через прицел: один промах, и все схлопнется, он не доберет очков, скатится в турнирной таблице обратно в нищету, в люберецкую пятиэтажку, а там стареющие друганы, те, кто так и не поступил никуда, кто все просрал, и его медленно затянет в холодную трясину безнадеги. И мать будет орать: «Ну я же говорила, говорилажетебеяговорила…»

Совсем ты как папаша.

11 2000 август

Когда Даше исполнилось тринадцать, она впервые кончила.

Они с мамой приехали к бабушке на дачу, хоть мама и клялась, что в «той развалине» ноги ее не будет: ей не нравилось, что дом старый, холодный, и ночью по углам скребутся мыши. К тому же мама с бабушкой всегда ругались, и этот день не был исключением.

Началось все с того, что бабушка сказала маме посолить воду для макарон, а мама ответила, что солит макароны только после, когда они уже готовы. Все это скатилось к Дашиному папе и отцу Ильи, сплошь алкаши и наркоманы, ты никогда никого не слушала, кого только ни приводила к нам домой, боже, боже! Крольчиха – тетя Света – пыталась их помирить, а Даша устала это слушать и поднялась на второй этаж. Там пахло пылью, старым деревом, бумагой. Обои были разрисованы цветными карандашами – наверное, Женей. Наскальная живопись от пола до низкого скругленного потолка: солнца, девочки в платьях, дома, машины, полусодранные наклейки от жвачек.

Женя стояла к Даше боком, застегивала лифчик. Это завораживало – то, как косой синеватый свет касался ее кожи, полукружий тяжелых, совсем женских грудей, указывающих сосками вперед, узкой талии. Живота с большой родинкой у пупка. Живот чуть подрагивал от дыхания, и Даше вдруг захотелось влиться под Женину кожу. Она хотела быть с ней, а может, ею? Она не понимала.

Женя подняла взгляд и, заметив Дашу, повернулась к ней спиной. А Даша торопливо спустилась, будто увидела что-то стыдное и неприличное, хотя это было самым прекрасным из всего, что она помнила и знала.

Ночью Даша представила, как Женя склоняется над ней так, что ее груди покачиваются над Дашиным ртом, задевая губы сосками, а после ведет пальцами по животу – Даша это видела в одном из фильмов – и трогает ее внизу. И Даша трогала себя между ног, а после кончила.

Женя склонялась так к Илье, держала пакет с замороженным мясом на его глазу. Они не смотрели друг на друга, просто соприкасались телами – голое Женино плечо с рукавом его черной футболки. Но одно это – и тишина в сарае – дало Даше понять ее бесповоротный проигрыш. Сначала захотелось оттащить Женю, она же не для Ильи, он гадкий. Хотелось больно дернуть ее за руку, чтобы посмотрела и наконец увидела. Хотелось сказать: «Я слышала, как вы возвращались ночью. Ты знаешь, что у него девушка в школе есть? И не одна, а целых две, первую зовут Лена, вторую Лиза, блондинка и брюнетка, и обе не похожи на тебя».