Сезон отравленных плодов

Женя разглядывает пальцы Ильи, сжимающие руль. Они длинные, а ладони узкие, красивые. Совсем не похожи на широкие ладони Семенова с короткими, сероватыми, будто вспухшими пальцами.

Семенов был первым Жениным мужчиной. Он любил «Спартак» и пиво, от которого живот уже собирался над поясом его джинсов кожаным валиком. Семенов называл женщин телочками, много писал Жене в аське, присылал смешные фотки, каждое утро спрашивал, как у нее дела. Секс у них случился торопливый, когда его родители уехали в «Ашан». Он затащил Женю минут на двадцать «попить чай», они трахнулись на диване в большой комнате, под картиной с лесом и оленем. Женя половины даже не запомнила, просто было больно и стеснительно, и еще диван скрипел.

Потом, когда она переехала с Дианкой на съемную квартиру и Семенов стал оставаться у нее, она узнала, что он храпит. Что бесится, если будишь его пораньше и просишь закрыть входную дверь. Что у него много друзей в аське, особенно подруг. Все старые знакомые, он так сказал, да ничего и не было, даже по дружбе, и Женя верила, хотя писал он им примерно то же, что и ей.

Они недавно поругались и расстались. Когда Женя заходила к Семенову в последний раз, он почему-то суетился, поглядывал на телефон, рявкнул на Женю за какую-то мелочь, после чего она собралась и ушла.

Илья ставит машину в тени разлапистой сосны, растущей на берегу. Папа уже разложил мангал, тот вовсю дымит. Тетя Мила лежит на покрывале, лицо ее под панамой. Мама стоит в воде по пояс и смотрит куда-то на другой берег, где верещат и плещутся дети.

Илья раздевается, одежду кладет на заднее сиденье. Женя смотрит на изгиб его спины, на гребень позвоночника и мышцы. На длинные, покрытые волосами ноги, на крепкий зад. Ей очень интересно, как любит трахаться Илья. При свете или только в темноте? Как он стонет, как дышит? В какие позы ставит Юлечку? Какой у него член: мясистый и короткий? Длинный и худой? Почему-то кажется, что у Ильи там в самый раз, красиво и гармонично, как и остальное тело.

Папа вручает Жене пакет, и она выкладывает на походный стол овощи и фрукты, хлеб, колбасу, термосы, ставит бутылки пива охлаждаться – у берега, в том же полиэтиленовом пакете, ручки привязала к торчащей ветке. Затем раздевается, бросает платье на джинсы и футболку Ильи, идет к воде, заходит, медленно привыкая к холоду, и плывет на другой берег – не туда, где дети, а левее, за камыши, откуда ее будет не видно. Лезет наверх и садится; песок, белый и горячий, обжигает после холода воды. Что-то прыскает в камышах, ныряет, распуская круги. Слышно папу, включается радио в машине, играет русская попса. Солнце садится, окрашивает Женю горьким желтым. Пахнет смолой и дымом.

За камышами плеск, из-за них выплывает Илья, рубит руками воду. Женя ликует, и ей одновременно страшно. О чем с ним говорить сейчас?

Увидев ее, Илья сплевывает, улыбается. Он выбирается, тяжело ступая, истекая водой, ложится животом на песок, у самых ног Жени, кладет подбородок на ладони. Разглядывает ее, щурясь. Педи-кюр у Жени облупленный, и она зарывает ступни в песок.

– Вода хорошая, прогрелась, – говорит Илья. – Помнишь, мы ездили сюда?

Женя молча кивает. Она отлично это помнит, до покалывания в пальцах. Она тогда все ждала чего-то, цепенела в этом ожидании, как будто от нее совсем ничего не зависело. Как будто она была лишь объектом, который можно подхватить или пройти мимо. Сейчас ей неприятно это вспоминать. Она ждала, а кто-то просто взял, что ей хотелось.

– Поздравляю с поступлением, – говорит Илья.

– Ты тоже молодец. Столько всего сделал. Как и мечтал, да? – Женя склоняет голову набок. С мокрых волос капает на поясницу и песок, вдавливает лунки. – Но почему «девятка», а не мотик?

Улыбка исчезает с его лица. Он смотрит на Женю снизу вверх, и от этого в животе медленно затягивается горячий узел. С другого берега кричит папа, зовет Илью, наверное, что-то с машиной – музыка затихла. Но Илья лежит и не торопится вставать.

– А ты изменилась, – говорит он.

– Тебя зовут, – отвечает Женя.

Запах шашлыков слышен еще с дороги – с озера остался таз свинины, которую нужно приготовить, так сказал папа. Он сам в готовке не участвует и говорит с кем-то по мобильному, расхаживая перед домом взад-вперед, точек на рынке теперь три, бизнес растет, сжирая время. Мама насаживает скользкие куски на шампуры, бабушка выплескивает оставшийся маринад в темноту за кустами, на сверчков, и уносит опустевший таз. Даша куда-то делась, до сих пор не вернулась, да ее никто и не ищет, впрочем.

Илья сидит на лавочке, ворошит угли палкой. Женя садится рядом, и он тут же встает, будто подброшенный пружиной. Он начинает хлопотать вокруг мангала, творить языческий обряд: ворошить, обмахивать, потом опрыскивать водой, ломать мелкие веточки, затыкать их под толстые бревна. Наверное, Женя ему противна, раз он не хочет рядом с ней сидеть. Кажется странной, до сих пор влюбленной по уши.

Илья ловит ее взгляд.

– У тебя хорошо получается. – Женя кивает на костер.