Сезон отравленных плодов

Он все еще может выйти и обнять Машу. Но он стоит и смотрит на себя, заглядывает в покрасневшие глаза.

Когда он наконец выходит, Маша уже переодела Аню. Демонстративно не глядя на Илью, она сообщает, что они уходят погулять, а ты трезвей и отсыпайся.

Минут через двадцать уходит и Илья (ключи у Маши есть свои). Ноги несут его вдоль речки Кутум и ЛЭП, мимо палатки «Куры гриль» и стихийного многоголосного рынка на автостанции, выносят к Волге. Илья идет, долго-долго идет по прямой по набережной, оказывается на недоасфальтированной улице с деревянными домами, с испачканными белой краской заборами из профнастила, с грудами камней в проломах полуразрушенных домов; темнеет, фонарей тут нет, а потом Илья выходит к пустырю, за которым высится дорогой отель.

Илья идет дальше. Коньяк закончился.

Может, он псих? Может, он как Алик? Илья не хочет вспоминать, но и забыть не может, как чуть не замахнулся, не может отпустить это желание – ударить, чтобы замолчала и наконец ушла, чтобы оставила в покое.

Это гнилое что-то. Он сам – гниль, раз дошел до такого. Не мужик, нет. Мужик зарабатывает нормально, чтобы на все хватало. Мужик не бьет слабых, вообще даже не думает об этом. И не плачет, не плачет никогда, Илья украдкой вытирает лицо рукавом. Он не хотел стать вот таким. Он же старался. Ему вот-вот тридцатник стукнет, и что? Чего добился? Все однокурсники либо спились, либо уехали за границу, либо давно начальники отдела. А он кто? Инструктор по стрельбе? Сидит и ноет. Ведь все же хорошо, работа есть, жена-ребенок есть, чего вдруг не устраивает? Все так живут. Но сколько бы он ни старался, ему все мало, мало, все не то, он будто топчется на месте, и Маше тоже мало, и он вынужден тащить все это на себе, ныряет из одного дня в другой, такой же…

Он пробовал трахаться на стороне, завел девчонку. Она знала, что он женат, против ничего не имела, многого не просила. Пару раз Илья сводил ее в кино, подарил цветы, имел ее у нее же в квартире, на скрипучем диване, после они молча пили чай, и он уезжал. Все это было хоть и приятно, но бессмысленно, и Илья вскоре прекратил общение.

Маша все решает… Это он ей позволяет, потому что иначе невозможно, нет сил выяснять отношения по каждой мелочи, по каждой ерунде, Илья все время оправдывается, отшучивается, отстреливается из окопа. А с другой стороны, и правда, у друзей Ильи жены ведут себя совсем не так. Может, это он недомужик? Может, на нем и правда можно только ездить? И Маша тоже устает, он замечает тени под ее глазами, отсутствие прически – некогда укладывать, каблуки она давно сменила на кеды. Перестала обнимать его, перестала краситься, глядит как на прожорливую скотину.

В гостиницу он возвращается за полночь, когда черный день, двадцать четвертое мая, заканчивается. Маша уже спит, и слава богу, ни скандала, ни секса с ней Илье не хочется. Да и самой Маше, похоже, тоже секс уже не нужен, ей и без него нормально. Они как давние соседи по квартире, исполняют функции, следуют ненаписанной инструкции.

Илья закрывает глаза. Чувствуя, как медленно сгнивает заживо, он засыпает.

Илья ведет машину через поле. Выгоревшее небо растянулось над дорогой, пожирает горизонт, затекая за него. Туда же, за невидимый перевал, ныряют машины – одна, вторая, третья. Илья стремится к ним, тоже нырнуть в небытие, но оно его не принимает, убегает прочь.

По радио играет что-то про «пучком, все пучком, там, где прямо не пролезем, мы пройдем бочком», но буйное веселье песни будто пролетает мимо, вытесняется мрачной тишиной в машине. Илья молчит. Маша молчит. Анька спит, запрокинув голову и приоткрыв рот.

Ты нам весь отдых портишь, так Маша сказала, отмучившись в Астрахани неделю. Скучно здесь. Когда Илья предлагал поехать на экскурсию или просто поколесить по окрестностям, она крутила пальцем у виска, поблизости ведь нет ничего, что стоило бы посмотреть, а ехать дальше – все устанут. Нет выхода, любой выход Маша закрывает и опечатывает. Нет выхода, нет счастья, никак не добыть его и не добиться ничего.

«Как дела? Да все пучком! Я встречаюсь с новым чувачком…»

Илья молчит. Маша молчит. Анька спит.

Илья выключает радио.

– Давай разведемся, – говорит он.

Маша долго смотрит на поля и придорожные столбы, будто их считает. Ковыряет заусенец. Илья ждет.

– Давай, – говорит она.