Сезон отравленных плодов

Почему женщине не положено того же? Почему она не может оставить после развода ребенка мужику, пусть он сидит с ним, – точнее, может, но общество ее сожрет, «онажемать!». Женская жизнь как будто распланирована, прожита заранее, и остается лишь кусок после пятидесяти, когда муж уйдет или умрет, и можно будет не кормить и не обстирывать, а просто доживать, выискивая: чего же я хочу? Как провести оставшиеся годы? И это очень странно, когда смысл находится вовне. Ты все время должна быть для кого-то, но не для себя. Себя ты должна раздать другим, в них раствориться, если ты и правда хороша.

Женщине положено быть доброй. Понимающей. Побритой в стратегически важных местах, готовой к сексу и минету. Положено дружить с мамой мужчины и его родней, спрашивать у них советы и рецепты. Если потребуется, глотать обидные слова, поступки, сперму. Спрашивать у мужа, когда поехать в отпуск, а не решать самой. Готовить вкусно. Зарабатывать. Не изменять. Не пить. Не ругаться матом.

Да пошли они все на хер с их хотелками.

Домой после работы не хочется. Гадать опять, в каком настроении явится Саня, весь вечер в напряжении. Если в хорошем настроении, то жить можно, но в пяти случаях из шести оно будет говно, потому что работа у Сани не сахар. Придет трезвый – это еще не страшно, побурчит и спать завалится. Будет пьяный – тут уже возможны варианты.

Саня приходит пьяный, в полдвенадцатого ночи.

– На дежурстве был, да? – спрашивает Даша и получает ладонью по макушке, несильно, но ощутимо.

– Зай, не тупи, а. Конечно на работе.

Даша с недовольным видом трет ушибленное место, но Саня не реагирует. Он топает на кухню, там хлопает холодильник.

– Да нахер мне твой борщ опять? – кричит.

Звякает крышка, Саня тащит всю кастрюлю в туалет и выливает в унитаз, смывает. Весь пол в свекольных брызгах. Даша с Глебом этот борщ еще дня два бы ели.

– Слушай, – Даша старается говорить спокойно, – ну не хочешь ты суп, скажи мне, я тебе отдельно приготовлю, что надо.

Он молча одевается.

– Куда ты собрался?

– За кудыкину гору, бля…

За кудыкину гору, ну да. Он трет переписки в телефоне, еще до свадьбы начал, Даша проверяла. Секса стало меньше, не старается совсем. И пьет Саня теперь не с Дашей, а с кем-то где-то как-то, злость закипает, поднимается по горлу, выливается наружу.

– Опять по бабам?

Последнее, что Даша видит перед ударом, – это Глеб. Он выглядывает из своей комнаты, что-то кричит с ужасом на лице, но уже не слышно, только звон в ушах, и Даша лежит на полу, думает: не дай бог сейчас и Глебу прилетит, Саня же что-нибудь ему сломает точно.

Лицо болит. Санины ноги в синих хэбэшных носках уходят в сторону кухни, что-то звенит, разбиваясь. Пахнет паленым. Даша с трудом поднимается, идет следом – еще пожар устроит. Но это горят карты Таро в раковине, Саня их сжигает.

– Устроила тут, баба Ванга, блядь… Еще, сука, куриц в жертву принеси на кухонном столе.

Потом он идет в большую комнату, распахивает гардероб и окно тоже распахивает настежь. Подоконник заливает дождь. Саня сгребает Дашины вещи, не глядя, бросает все на улицу, во тьму. Футболки падают подбитыми белыми птицами, их сносит к ЛЭП.

– Сама щас отсюда уедешь.

Во тьму летит зимний сапог из коробки на верхней полке. За ним второй. Даша представляет, как под окнами идет кто-то, и тут с десятого этажа падает женский сапог на каблуке. Она расхохоталась бы, но лицо болит.

– Это моя квартира, я тут живу, придурок, – говорит она, но отступает, готовая бежать, когда Саня идет к ней.

Но он не бьет, нет.

Он забирает зонт, ключ от машины и уходит.

Даша запирает дверь – на щеколду и поскорее, чтобы снаружи не открыть. Идет на кухню, выгребает обугленные Таро в мусорку. Они рассыпаются веером в ведре, виден тринадцатый аркан, подмигивает Смерть.

Даша вытаскивает ее и сжигает полностью. Собирает с пола осколки тарелок. Затем открывает окно, выпускает дым на улицу. Надо спуститься за вещами, забрать их, но Даша не может, ноги отяжелели, она сама вся отяжелела, голова чугунная, заваливается вперед, и Даша заваливает ее на стол лицом вниз. Скатерть намокает, и пепел на ней растворяется серым пятном (сколько раз говорила в квартире не курить).

Она слышит легкие шаги. На спину ложится теп-лая детская ладошка, гладит ее между лопаток.

– Мам, ты устала? – спрашивает Глеб.

Даша кивает: да, устала. Очень.

С утра она едет, снимает побои. Потом в ментовку писать заявление – она решила точно, не спустит это Сашке с рук. В ментовке ей говорят: он же не привлекался? Будет административка или сама придешь забирать потом, сколько уже раз так было. Но не со мной же, отвечает Даша. Ее продолжают уговаривать: просто не открывай ему, и все, ты этой административкой его только разозлишь и все такое прочее. В итоге Даша не пишет ничего.

Приходит эсэмэс.

прости зай