Сезон вакцинации

— Искусственный интеллект, вышел прошлым летом. Ускоряет распространение вакцины. Если ты уже её подхватил, он сводит тебя с теми, кто хочет вакцинироваться и может тебе чем-то помочь, или наоборот.

Плюс жизни в Хельсинки — подхватываешь вакцины на несколько дней или даже недель раньше, чем остальная страна, а Торсти побывал с родителями на большом празднике по случаю нового выпуска, устроенном на Сенатской площади. Новая вакцина имела такой успех, что та рыбачка обеими руками ухватилась за шанс помочь Торсти добраться до Юнгфрухолмена — в обмен на подтверждённую передачу.

— Отправить двенадцатилетку в море одного. Хоть стой, хоть падай. — Дед покачал головой. — Все свихнулись. Когда мне было столько, сколько тебе, техника спасала не всегда. Вот что неладно с этим миром — слишком он безопасен.

— Неправда. Люди по-прежнему стареют. И по-прежнему могут умереть.

— Если не причастятся этой треклятой вакцины, надо понимать? Вакцины против смерти?

Вообще-то эликсиром бессмертия она не была. Не совсем. Торсти это знал. Но её, эту последнюю в длинной череде вакцин, которые десятилетиями выпускал Фонд глобального иммунитета, спонсируемый группой миллиардеров, ещё доведут до ума. Фонд изобрёл контагиозные вакцины, чтобы остановить Первую пандемию — ход в то время спорный, но необходимый, ведь уймы и уймы людей отказались вакцинироваться от COVID-19. Поначалу вспыхнули протесты, но когда учёные Фонда остановили Вторую пандемию и спасли бессчётное количество жизней, их чествовали как героев. Два десятилетия с тех пор вакцины выпускались регулярно: сперва подновлённые, против новых коронавирусов, гриппа, лихорадки денге, допандемических зоонозов, а потом защищающие от серьёзных неконтагиозных болезней — сердечной недостаточности, болезни Альцгеймера и рака.

Теперь каждый выпуск вакцины становился общемировым событием, великой радостью. Под биолюминесцентный фейерверк на Сенатской площади новая вакцина пролилась на ликующую, пляшущую толпу дождём с дронов-распылителей. Заранее инфицированные хоры пели со ступенек Хельсинкского собора, заражая слушателей. Новая вакцина-сенолитик индуцировала иммунный ответ на постаревшие клетки, накапливающиеся в теле с возрастом, и иммунная система научалась их убивать. Вечно жить не будешь, но здоровым останешься куда дольше — а сколько, никто пока не знал. Инфицированные в первых экспериментах мыши жили уже несколько десятков лет.

Когда секвенсоры на телефонах Торсти, мамы и папы подтвердили заражение, они чокнулись бокалами — с шампанским у родителей, с газировкой у него, — а потом обнимали и целовали прохожих, которые все были в масках сезона вакцинации — перья, короны, рога, зато рот и нос непременно открыты. И вдруг Торсти словно отделила от празднующих стеклянная стена. Он смотрел на них холодно, издалека. Как они могут веселиться, если кто-то останется за бортом?

Взять хоть дедушку.

— В этом всё дело, Торсти? Не хочешь, чтобы я умирал?

Торсти уставился на него. Дедушка не понимал. Хотя, наверно, понимания ждать нечестно. Он не рос с мамой, которая, приходя домой, рассказывает о своей работе в Комитете перспективного планирования. Вновь и вновь мама объясняла: мы живём в особую эпоху. Существование человека не висит более на волоске, с угрозами ему — пандемиями, биотеррором, свихнувшимися ИИ, — справились. Пора заглянуть в далёкое будущее и решить судьбу человечества.

Восторженный Торсти запоем читал все публикации Комитета, что подсовывала мама, и даже помогал идеями открытым симуляциям Комитета, которые проецировали то или иное возможное будущее на миллионы лет вперёд. Днями напролёт Торсти бродил по виртуальным мирам, пока родители не отключили его опто. Но и тогда воображение не угомонилось, рисуя образы грядущего.

* * *

Дедушка не понимает, что эта вакцина — лишь первый шаг. Комитет прав. Если продлить жизнь всего на десяток-другой лет, успеют появиться новые технологии долголетия, не просто предупреждающие старение, но возвращающие молодость — и так далее. Первая космическая долголетия, так это назвали. Проживи чуть дольше — и полетишь к звёздам, будешь жить, пока живёт Вселенная.

Всё это дедушка отринул, потому что злился на маму. Торсти не понимал, за что и почему, а потом его самого разобрало — настолько, что даже самые отчаянные поступки страшить перестали.

Он открыл было рот объяснить, но слова — так много их! — тяжело покоились в груди, слипшиеся, подобно куче гнутых гвоздей.

— Нет, — сказал наконец он. — Я хочу, чтобы ты жил.

— Это трогает. — Разницы дед не увидел. — Но ты вырастешь и поймёшь, что некоторые решения люди должны принимать сами. Я свой выбор сделал. Я буду жить с ним и умру с ним. — Его голос сломался. Затем дедушка продолжал суровее: — И ни один несмышлёныш, который ни бум-бум в устройстве мира, мой выбор у меня не отнимет.