Сезон воронов

– Боже милостивый! – прошептала я, закрывая глаза.

– Я уговаривала ее не ходить, – продолжала женщина, – но у меня ничего не вышло. Она упрямая, как мул!

Она пожала плечами, удрученно посмотрела на нас и легонько пошевелила груду клетчатых пледов. Один соскользнул на пол, и показалась голова со спутанными, грязными каштановыми волосами.

– Франсес! – вскричала я, бросаясь к дочери.

Она шевельнулась, перевернулась на спину, и я увидела приоткрытые пустые глаза. Нашептывая ласковые слова, я убрала от ее лица волосы. Лицо у моей девочки было бледное, под глазами, которые смотрели на меня и ничего не видели, залегли синие тени. «Франсес, что они с тобой сделали!»

Лиам взглянул через мое плечо и погладил ее по щеке.

– Frannsaidh, mo nighean[117].

Должно быть, наши голоса нашли дорогу к ее впавшему в оцепенение разуму. Франсес замигала и попыталась сесть на кровати.

– Mamaidh?[118]

Сердце мое обливалось кровью, я едва дышала и не сразу смогла ответить, только взяла ее руку и ласково пожала.

– Мы приехали забрать тебя, – дрожащим голосом сказал Лиам.

– Поздно! Слишком поздно, папа…

Голос Франсес сорвался, и она разрыдалась.

– Я знаю, доченька, каково это, когда в душе – смерть… – прошептала я.

– Они… они повесили его, мама! Повесили моего Тревора!

Я знала, что от слов в такой момент толку не будет. Только время может залечить рану, которая открыта и еще болит. Лиам завернул дочь в накидку и взял на руки, собираясь вынести на улицу. Дженнет тронула меня за рукав и протянула плед с цветами Макдональдов. Sett[119] у тартана, однако, был не наш, а Дальнесский.

– Это ее мужа, – сказала Дженнет. – Я сняла плед с тела, когда его уже бросили в братскую могилу. А в плед я завернула берет парня и его гербовую брошь.

– Спасибо! Спасибо вам за все.

Я порылась в кармане, вынула несколько монет, которые там оставались, и протянула их хозяйке дома. Она нерешительно посмотрела на деньги, потом протянула руку, взяла их и широко улыбнулась.

– Думаю, Господь не обидится, если я возьму это за свои труды, – пробормотала она, пряча монеты в карман юбки из грубой шерсти.

– Вы тоже там были? На казни, я хочу сказать…

Она медленно кивнула.

– Они теперь каждую неделю кого-нибудь да вешают. То дезертиров, то хайлендеров… Совсем спятили!

– И как она перенесла?

Я выглянула на улицу. Лиам уже посадил Франсес в свое седло и теперь готовился сесть на лошадь сам.

– Не плакала. Ни слезинки не пролила! – начала рассказывать старуха, хмуря кустистые брови. Взгляд ее погрустнел. – А когда мы вернулись, проплакала три дня напролет! А после три дня спала. Ничего не хотела есть, не разговаривала. Вчера я уговорила ее попить бульона, сегодня утром тоже. Она молодая и хорошенькая, быстро найдет себе мужа.

Губы мои изогнулись в скептической усмешке, но я прикусила язык. Снова поблагодарив Дженнет за заботу, я собиралась уже выйти из этого скопища грязи и мусора, когда на ум мне пришел еще один вопрос:

– А почему вы взяли ее к себе?

Старуха ответила не сразу.

– Когда-то я пообещала Господу сделать это. Я вышла из тюрьмы, и одна добрая женщина приютила меня. Я украла кошелек у богатого господина, который попользовался мной и не заплатил ни пенни. В отличие от вашей дочки, за мной так никто и не приехал. Семья и клан от меня отказались. Но это было давно… Тогда мне было столько же лет, сколько сейчас Франсес. Ей пришлось плохо, но все-таки она родилась под счастливой звездой…

Я окинула взглядом худую фигуру старухи. Лицо ее давно поблекло от старости и мытарств, но в свои семнадцать она наверняка была хорошенькой. Что ж, жизнь не баловала ее подарками… Я взяла ее руку и с улыбкой пожала, вложив в этот жест всю свою признательность.

– Да, думаю, вы правы, Дженнет. Спасибо!

Глава 29 Хроника одной казни

В чем смысл нашего пребывания на бренной земле? Что, если мы – не более чем фигуры на огромной шахматной доске? Короли, ферзи, слоны, ладьи, кони и простые пешки в бесконечной партии, разыгрываемой Добром и Злом? Когда противник берет пешку, ее замещает другая. Если король оказывается под ударом, конь жертвует собой. Но чьи руки переставляют фигуры, решают их участь? Какова цель игры? И что стоит на кону?

Я закрыла усталые глаза и попыталась представить себе Всевышнего склонившимся над шахматной доской и в раздумье поглаживающим узловатыми пальцами длинную белую бороду. Вот наконец он вытирает ладони о белоснежное одеяние и дрожащими пальцами тянется к фигуре, чтобы сделать ход. Напротив Него сидит Дьявол. Он почему-то представился мне таким, как нам описывали его в детстве, – гротескным, сидящим, закинув одну волосатую ногу с копытом вместо ступни на другую. Когда он поглядывает на Бога, глазки его блестят, а губы растягиваются в лукавой усмешке…