Сезон зверя

– Извини, Карпыч, – тихо попросил в темноте Валерка, – но у меня и без твоих рассказов история с Афанасием из головы не выходит. Свой людоед спать не дает. – И он говорил правду: хромоногий убийца бродил по кругу в его мозгах день и ночь, зло и довольно скаля клыки. Особенно угнетало Валерку то, что людоед безнаказанно ушел после своего страшного преступления. А справедливость требовала отмщения. Валерка каким-то образом чувствовал, даже знал почти наверняка, что медведь рано или поздно все равно придет если не к избушке, куда он, возможно, побоится сунуться после такого количества побывавших здесь людей, то уж точно к останкам лошади, которые охотники волоком утащили в ближний лес и возле которых сидели в засаде.

Караулить медведя у привады каждую ночь Валерка не мог, да ему бы и никто не разрешил, а вот насторожить ловушку… Тем более что на крыше зимовья лежал тонкий стальной тросик, который сам просился в дело. Валерка выварил его в лиственничной коре, чтобы лишить запаха и следов ржавчины, разрубил на три трехметровых куска, сделал из них петли и установил одну возле привады, а две – на тропе к перевалу, по которой когда-то зверь ушел в соседнюю долину.

Снова обычными буднями потекли день за днем. Штокверк, подсеченный тремя канавами, больше не давался – ныряя под хребет, он всякий раз оказывался на глубине, недосягаемой для открытых выработок. Продолжая эту игру в прятки, геологи закладывали все новые канавы, надеясь на успех. Вот если бы у них была буровая установка!.. Но затащить ее вертолетом на подвеске не позволяли вес и условия полета в горах, а по земле можно было доставить только зимником.

В один из вечеров Белявский подошел к ужину с бутылкой спирта.

– А в честь чего? – не понял Полковник.

– Афанасию сегодня девять дней…

Выпили. Помянули добрым словом безотказного и бесхитростного каюра. Пригорюнились. Верка заметила, что особенно расстроился Тамерлан, он даже как-то переменился в лице, хотя нельзя было сказать, что между ним и умершим существовала особая симпатия. Вот и пойми этого каменного сфинкса…

А ночью Верке привиделся Афанасий. Он вошел и сел на нары напротив – в непривычно белом шаманском одеянии, с бубном за спиной вместо карабина. Грустно улыбнулся и надолго замолчал.

Поборов страх и оцепенение, Верка спросила:

– Ты все-таки стал там шаманом?

– Да нет, только учусь мала-мала. Скоро далеко откочую, попрощаться пришел.

– А зачем он тебя убил? – Верка набралась смелости задать главный вопрос. – Ведь не тронул же потом тела…

– Однако, шибко крови хотел… Ты хромого да берегись.

– Какого хромого – медведя или Тамерлана?

– Теперь Афанасий все знает, да живой люди говорить нельзя. Однако помни: шибко худой хромой. Нога хромой, душа хромой, шибко черный душа… Прощай, однако. – Каюр поднялся, подошел к Верке и понюхал ее макушку, обдав холодным дыханием. – Гости больше мою избушку да ходи не нада. Молодой еще, живи долго… – И вышел.

Проснувшись, Верка ощутила такой знобящий страх, что торопливо зажгла фонарик да так и не выключала его до рассвета, почти совсем посадив батарейки.

Теперь она каждое утро отмечала на маленьком календаре начало нового дня, торопя время встречи с Гиром. Верка ждала ее как какую-то почти смертельную необходимость.

Считал дни и Валерка, но другие – сколько простояли пустыми ловушки. Сначала дней было десять, потом пятнадцать, а потом перевалило и за двадцать. Предчувствие, видимо, оказалось ложным – убийца не возвращался к месту преступления. Интересно… почему?

Стоя у крыльца избушки и размышляя об этом с медленно тлеющей папиросой во рту, Валерка вдруг увидел довольно крупную птицу, летящую прямо к избушке. Это оказался большой черный дятел с ярким красным пятном на голове. Он прямо с лету намертво прилепился к стволу сухого дерева, служившего Афанасию коновязью, и заколотил по нему крепким клювом. Высохшая до звона древесина резко усилила стук, разнесла по ближней округе. Раньше Валерка только бы порадовался лесному барабанщику, а теперь почему-то подумал: «Как гвозди в гроб забивает…» От этой мысли стало так нехорошо, что он махнул рукой на дятла, тот сорвался со ствола и быстро исчез за деревьями на краю поляны.

Ночью опять приснилась Маринка. Она была какой-то грустной, и он спросил: «Почему?» «Да вот по тебе скучаю, – вздохнула она. Но, когда Валерка попытался ее обнять, отстранилась. А потом и вовсе отошла на несколько шагов. Он двинулся было за ней, но Маринка предостерегающе подняла руку и сказала: Никогда не ходи за мной, если даже я буду тебя звать. Нельзя за нами, рано тебе еще. Я не затем пришла. Я… не надо… через воду… милый…» И исчезла.

А под утро из-за речки донесся долгий звериный рев. Валерка поначалу даже решил, что ему и это приснилось. С трудом дождавшись рассвета, они с Карпычем пошли к горе, держа на изготовку оружие.