Нетрезвое «Бог благословит!» вперемешку со скабрезными шутками и дельными советами полетело со всех сторон. Давид встал со своего места, взял Ефросинью за руку и повел из гридницы. Та старалась не дышать. На голове опасно кренился на бок пирог. За ними поспешили гости, но сотник развернулся, глянул так, что даже у самых ретивых отбилось желание следовать за новобрачными. Кто-то даже протрезвел, о чем расстроенно сообщил остальным. Гости принялись утешать беднягу да наливать в чарку у кого, что было.
— Через час о нашем здравии справитесь, а пока гуляйте, гости дорогие! — прогремел Давид, поклонился старшему брату, княгине и вышел вон. На лестнице он снял чуть не упавший пирог, взял жену на руки и понёс в сенник.
— Так безопасней, а то в этой сбруе да на лестнице расшибешься.
В комнате зажигала свечи холопка. Юра торжественно водружал на стол курицу.
— Идите, дальше мы сами, — Давид вручил девушке резану[2] и выставил вон.
Юра слегка осоловело улыбнулся и достал саблю.
— Я за дверью посторожу, чтоб злой дух не пробрался.
Давид похлопал брата по плечу. Закрыл дверь. Щелкнул засовом.
Фрося замерла посреди комнаты, от усталости её слегка покачивало. Муж подошел и аккуратно снял фату.
— Фух, слава Богу — ты!
Ефросинья насмешливо подняла бровь.
— Были варианты?
— Да. Я, конечно, охрану выставил, но всё же… — он на какое-то время замолчал, потом продолжил:
— А без косы ты даже краше. Давай раздеться помогу. Я приказал бадью горячей воды натаскать, можешь помыться, если потом обещаешь меня этой водой не поить.
— Фу! — не выдержала Фрося, — ну что за мерзкий обычай! Максимум на что можешь рассчитывать, так это на то, что я тебе спинку потру. И вообще. Не мне ли положено сапоги с тебя снимать и всё такое?
Давид погладил коротко подстриженную бороду.
— А это не будет помыканием?
Фрося хитро улыбнулась и подошла ближе.
— Ну, если начать не с сапог, а например, со свиты, никуда не торопиться и медленно опускаться вниз, расстёгивая каждую пуговицу, то точно не будет.
Давид прикрыл глаза и наконец поцеловал свою жену. Тепло разлилось по уставшему телу. Он мечтал об этой ночи, и он опасался этой ночи. Не знал, как поведет себя эта странная, непонятная женщина, как отреагирует. Ожидал всего: от слёз до колких замечаний.
Накануне специально распорядился о бадье с горячей водой, зная, что Фрося все время ложилась спать, лишь вымывшись. Запасся терпением и спокойствием. Уговаривал себя, что сладит. Но чего он совершенно не ожидал, так это совместного купания в этой самой бадье с использованием пахнущего хвоей «мыла» и «губки средиземноморской», невесть как оказавшихся здесь. О да, и спинку ему потёрли! А после он тоже потёр игладкую спину, и тонкую шею, и нежную грудь. И вода из бадьи шумно выплескивалась на пол, и свечи бросали рваные тени на стены, и аромат скошенного луга лился в окно.
Довольные, распаренные, в чистых рубахах, молодожены сидели за столом, ели курицу с пирогом и запивали вином.
— За подарок спасибо тебе, — вдруг сказал Давид. — Не ожидал. Отец Никон поведал, что ты сама сделала.
Ефросинья кивнула, ей было приятно, что вещь понравилась.
— Пожалуйста. Рада, что угодила.
— Откуда про жизнь князя Глеба знаешь?
— Оттуда же, откуда и про Вильгельма. Из книжек.
— И что, в твоих книгах про всех есть?
— Нет, но про многих, — пожала Фрося плечами.
Давид собрался ещё что-то спросить, но вдруг в дверь с грохотом постучали:
— Молодые здоровы? — спросили гости.
— Здоровы! — ответил сотник громко и уже намного тише добавил: — Дайте поесть спокойно.
Фрося прыснула.
Позже они всё же добрались до кровати. Сломалась под князем ветка рябины, смялась под тяжестью тел перина, захрустели снопы пшеничные. Правда, заснули молодые ранее, чем головы их коснулась подушки. Уж очень сильно притомились за свадебный день.
–
[1] «А мы просо сеяли…» — одна из древнейших хороводовых народных песен-игр, исполняемых летом, для обеспечения обильного урожая и удачного замужества. Рассказывает про т. н. «умыкание девицы».
[2] Резана — денежная единица в др. Руси, в XII веке считалась равной? куны или примерно 1.48 гр. серебра
Futurum VI