Сфумато

– …но пока это только сплетни и болтовня. Никто не видел его мертвого тела. Я забрал его с места поединка до того, как там оказались представители семьи Де Лаго. Его бедные останки забальзамированы и тайно захоронены под плитами семейного склепа – и только. Единственный свидетель смерти, Томазо Де Лаго, к тому времени уже истек кровью и тоже умирал. Я слышал его последний вздох. Я не подтвердил ни одного вопроса или предположения о гибели Лодовико. Пока что многие, включая его ближайшую свиту, теряются в догадках, насколько опасно он ранен. Для всех он находится в изоляции в Белом замке – под присмотром врача, имя которого никому не известно.

В речи старика было одно ключевое слово, за которое сразу зацепился слух Марко: «опасно». Опасной становилась сама беседа, и колючий острый взгляд черных глаз мессира Армандо царапнул сидящего перед ним мужчину, будто алмаз стекло.

– Сейчас для Лодовико не время умирать. Я не имею ни малейшего желания расстаться с родовыми землями Ледяных пустошей в пользу Третьего Храма или Совета в целом. У меня больше нет детей…

«Кто же виноват, что вы воспитали братоубийцу?»

– …но до свадьбы с мэйс Бьянкой Ди Боске[5] осталось меньше трех недель. Мне нужно, чтобы она вошла в семью в качестве законной жены мессира Ди Йэло Третьего. А там возможны варианты.

Теперь настала очередь Марко воскликнуть:

– Что?!

– Схватываешь на лету, – одобрительно сказал старик. – Ты многого достиг, мальчик, вырвавшись из низов общества. Подумай, чего можно добиться, останься ты на самом верху.

– Но вы же не…

Синомбре на миг забыл о почтительности и осушил кубок с вином до дна, даже не заметив этого. Положительно дед спятил на почве смерти сына. Но так же нельзя!..

– Можно, мальчик, – прозвучал расчетливый и жесткий ответ. – Я говорю о вариантах, вот они: заключение брака и несколько месяцев семейной жизни со всеми вытекающими последствиями. Бьянке девятнадцать лет, она молода и здорова, а ты тот еще жеребец. Если она понесет от тебя – великолепно. Можешь сразу убираться на все четыре стороны, мы обставим твое исчезновение как надо, заявив о внезапной смерти Лодовико – например, от последствий ранения. Я потерплю до того момента с ролью безутешного отца, на это сил хватит. Подумай, какая мысль будет греть тебя всю оставшуюся жизнь: твое дитя законно войдет в дворянское сословие, из которого ты волей судьбы изгнан, а может, даже станет рыцарем Храма, если это будет мальчик. Если не сумеешь заделать Бьянке ребенка – тоже волен убираться через полгода, а там уж я найду ей мужа по своему вкусу. Мне важно, чтоб род Ди Йэло не прервался хотя бы на бумаге. Остальное сейчас – прах и тлен. Ты, Марко Синомбре, на время сделаешься Лодовико. И точка.

Впору было задуматься не только о том, что дед спятил. Тут все гораздо хуже…

– Я понимаю, о чем ты беспокоишься, – продолжал Армандо. – Внешне никто не заметит подмены – будет сделано такое сфумато, что твои театральные перевоплощения покажутся дешевой маской ярмарочного фигляра. Я ручаюсь! Начинать вживаться в роль можешь хоть с этой минуты – я вижу, тебя распирает от желания швырнуть кубок об стену, Лодовико бы так и сделал. Не сдерживайся! Твой театр не пропадет – я уверен, ты знаешь, как обставить свою отлучку, а о финансах за простой спектаклей не беспокойся, я решу эту проблему звонкой монетой. К тому же с артистами тоже не все чисто. При театре есть рейтарский дезертир и бывшая воровка, по которой плачет тюрьма. Как насчет их судьбы в случае твоего отказа?

Марко и сам не заметил, как побелели пальцы, сжимающие ножку кубка. Он медленно разжал их, поставив опустевший кубок на стол. Сейчас он чувствовал себя торгующимся со смертью.

– Я думаю не только об этом, мессир, – медленно проговорил он. – Меня интересуют и другие вещи. Первое – моя жизнь. Вы сказали о ней: «всю оставшуюся», мне это не нравится. Кто поручится за то, что я буду жив после игры в навязанной вами пьесе? Второе. Девушка. Я не знаю ее, но соблазнение с подобной целью кажется мне не самым достойным делом. Третье… Ребенок. Даже если предположить, что он или она появится на свет, неужели вы думаете, что я смогу оставить зачатое мной дитя?

Старик усмехнулся в седую бороду.

– Ведешь себя, как дворянин с принципами. Наследственное благородство – поганая вещь, от нее надо избавляться. Весь в отца, только он ведь плохо кончил. Ты же знаешь, что грозит семьям чернокнижников и их детям, правда? Вовремя исчез – молодец, но даже годы спустя можно выйти на твой след, было бы желание. Я же смог. И, раз уж на то пошло, ни один мужчина не знает, сколько у него детей. Я не поручусь, что после твоих шашней с молоденькими женами почтенных горожан в какой-нибудь семье городского чиновника не появится наследник, у которого к двадцати годам образуются характерные залысины на лбу.