Сфумато

– На галерах в Галанте вечно не хватает гребцов, они там дохнут как мухи, так что местный кесарь никогда не отказывается принимать сумарийских ссыльных. Но тебе-то светят вовсе не галеры, мальчик, а смерть или жестокое наказание для посягнувшего на право применения сфумато, да еще и с отягощенной наследственностью сына чернокнижника. Ты же можешь кормить сказками о наследстве кого угодно, но я-то правду вижу! Несколько полотен явно были созданы твоим отцом, его манеру я знаю, остальные, несомненно, тобой. И ты очень и очень талантлив, Марко, если даже у экспертов Магистрата ни разу не возникало сомнения в подлинности магического оттиска Печати Леонардо на холстах.

Синомбре нечего было ответить, но он все-таки попытался.

– Позволю себе заметить, мессир, что опровергнуть подлинность теперь можно только при личном вмешательстве мастера Гвидо, но его ведь нет в живых.

– Это ты знаешь от отца, верно? – Лицо собеседника сейчас было темным и неподвижным, только губы шевелились, словно каждое мимическое движение причиняло боль. – Он и сам не был в курсе всей правды, а именно, когда и как Гвидо умер. Посмотри же сюда.

Откуда-то из необъятных складок широкого черного кафтана была извлечена небольшая шкатулка. Особая смолистая древесина драконова дерева, вечно остающаяся нетленной, и кроваво-красный бальзамирующий лак стоили немалых денег. Такие шкатулочки чаще всего предназначались для сохранности покрытых особым воском живых цветов на долгие месяцы – для подарков возлюбленным. Увы! Содержимое раскрытой мессиром Ди Йэло вещицы было совсем другим, зловещим и мрачным.

Там находилась мумифицированная кисть правой руки, при жизни явно принадлежавшая мужчине.

– Видишь это?

– Да, мессир.

– Ну так вот знай… Гвидо не мог малевать такие декорации, он бы не допустил замыленности фона по углам, несомненно. А это и есть рука Гвидо. Правая. Вместе с его алмазными пальцами. – Голос старика стал поистине злобным, он буквально выплевывал слова. – Теми самими пальцами, которыми он сотворил сфумато неро[8] против моей жены.

Марко почувствовал, как по спине пробежали мурашки холода. Черное сфумато. Черное колдовство… Страшный грех, караемый смертью. Неужели?..

– Я отрезал эту руку, Марко Синомбре. Спустя несколько лет после самого факта колдовства, раньше никак не получалось, Гвидо хорошо скрывался. Он не успел сознаться в том, кто был заказчиком сфумато неро. Он умер. Я один из ныне живущих знаю, кто таков Гвидо на самом деле, где его тело. Совет не имеет к этому ни малейшего отношения.

Не приходилось сомневаться в том, что упомянутый Гвидо не выдержал пыток – вот что скрывалось за коротким словом «умер».

– Нет необходимости верить мне на слово. Ты пошлешь человека за любой из своих картин-декораций, дабы убедиться, что Печать Леонардо на ведущей руке Гвидо – а сохранилась она отменно, тут особый состав для бальзамирования – не сможет отозваться оттиску на полотне. Кроме того, вот рисунок, где оттиск совпадает с подлинником Печати…

Старик выложил на стол замасленный по краям лист бумаги, на котором виднелся набросок пейзажа грифелем – не иначе эскиз к будущей картине. Пейзаж ожил и поплыл над столом, стоило только поднести к нему шкатулку со страшным содержимым. Рядом в воздухе повис отчетливый индивидуальный символ Печати – стилизованные контуры человеческой фигуры идеальных пропорций, вписанные в квадрат и окружность[9].

Марко был уничтожен.

– Я давно не член Совета Трех Храмов, мальчик. И я не стану вмешиваться в процесс расследования, к которому привлекут труппу твоего театра и твоих друзей, включая женщин. У преступлений чернокнижников нет срока давности. Ты же понимаешь, что допрос с пристрастием выдержат далеко не все.

– Они ничего не знают обо мне, мессир. И ни в чем не провинились.

– А это еще нужно будет доказать.

Шевельнулись бархатные складки на правом необъятном рукаве кафтана. И пораженный Синомбре наконец увидел правую кисть Армандо – сморщенную, изуродованную, с корявыми перекрученными пальцами и искаженной, смятой, наполовину проявленной Печатью Леонардо, которая уже никогда не сможет полным оттиском лечь на холст. У Командора Храма не могло быть такого физического изъяна, значит… Вот почему он ушел с поста! Неужели черное колдовство было применено против супружеской пары? Армандо утратил способность к живописи, а его жена… Эоловы персты, что же с ней?! На этот счет людская молва приписывала мэйс Ди Йэло какую-то хворь, то ли паралич, то ли безумие.

Старик и молодой, полный сил мужчина смотрели друг на друга, понимая без слов. И еще одна догадка пронзила Марко, когда он сопоставил следующие факты, случившиеся практически одновременно: рождение сына в семье Ди Йэло, странный недуг матери, затем уход отца с поста Командора… и взросление мальчика, день за днем становившегося тем, кто заслужил прозвище «Нечистый» едва ли не раньше, чем достиг возраста двадцати лет.