– Шатунов нет, мессир, – повторил этот начинающий рано седеть немногословный и мрачный мужчина, покачав головой, – а странные вещи случаются. Говорят, иногда здоровые молодые парни становятся какими-то бесноватыми. Будто теряют волю. Перестают общаться с родней, уходят куда-то в лес – и не возвращаются. И смерти
– Почему не известили? – коротко спросил Марко, у которого по коже пробежала волна непонятного озноба.
«Склеили вместе…»
Ди Пьетра оглянулся, словно опасался случайных свидетелей, хотя в библиотеке Лодовико таковых не имелось, разговор был с глазу на глаз. А затем мужчина быстро осенил себя охранительным жестом, распространенным в простонародье.
– Я их понимаю, мессир. Крестьяне суеверны, но не более чем все прочие, если речь идет о чернокнижниках и призванных ими демонах. А под высший суд Совета со всеми вытекающими попасть не захочет никто. Неладно это. Я бы и сам утаил.
Опять чернокнижники! Отголоски того зла, о котором говорил мессир Армандо? Написал ли старик рыцарям-«зверопасам», как собирался, или же он не станет этого делать, привлекая излишнее внимание к той земле, где сам преступил закон, заведя себе фальшивого сына? Собирался ли он вообще хоть кому-то писать?
«Склеили вместе, а потом пытались отодрать друг от друга…»
– Кто из ребят еще знает, кроме тебя?
– Никто, Лодовико. Мне эти байки – или не байки, но все едино – показались слишком дурно пахнущими, чтоб ими делиться. Неладно на Ледяных пустошах.
Марко коротко кивнул Ди Пьетра, отпуская того вместе со всеми остальными в последнюю ночь года – кутить, гулять и веселиться, как предписывала традиция.
Только веселье кончилось несколько неожиданно для всех, а эту ночь на ярмарочной площади горожане запомнили надолго.
Глава 13
Уши, сова и «Пьяная муха»
Ярко горели огни Ларга Ноче – во имя проводов старого года, где каждый хотел оставить что-то плохое, грустное и ненужное, и во имя встречи нового. Кто знает, каким он станет, этот год? Но радостного предвкушения и обещания надежды-то никто не отменял!
Но вот к этим праздничным огням добавился еще один – страшный, пугающий, несущий с собой запах гари. След беды, протянувший в ночное небо не разноцветный шлейф фейерверков, а черный хвост дыма. Как будто прилег посреди общего веселья какой-то гигантский зверь с огненной шкурой и тем самым черным хвостом; зверь, приготовившийся к прыжку на город.
– Эй, кто там! Песок давайте, ведра! Гребите снег! Горим!
И теперь-то, к зловещему огню на правой стороне ярмарочной площади, спешно подтягивался народ – от добровольных помощников в усмирении этого огня до праздных зевак, которым и конец света будет в радость, ибо принесет с собой яркое зрелище. Впрочем, помощников набежало куда больше, поскольку огонь мог очень быстро перекинуться и на торговые ряды, и на близлежащие дома. Зародился он тоже в пределах торговых рядов – из тех, что выстроились перед жилищами горожан, которые тут же и продавали плоды своего ремесла; а точкой отсчета стала палатка булочника.
Пожар не был случайным следствием шалости с огнем. Судя по некоторым признакам – отсутствию поблизости вездесущих на подобных гуляньях альгвазилов и кого-либо из представителей Магистрата, причина возгорания крылась в действиях пяти человек, один из которых носил известный черный с золотом плащ, отделанный волчьим мехом. Эта изрядно нетрезвая компания перешла грань, отделяющую самолюбование надутых павлинов от бешенства слабо контролирующих свою ярость львов. Непонятно, что послужило точкой невозврата, конфликт ли с булочником, неосторожное слово продавца поперек воли пьяных мерзавцев, считавших себя хозяевами положения на ночной ярмарке, а может, все совокупные их действия – они задирали и толкали прохожих, щипали девушек, кого-то уже успели поколотить. Возражение вызвало агрессию. Сейчас они наблюдали за пожаром и попытками тушения огня с нарастающим весельем распоясавшихся и уверенных в безнаказанности негодяев.