Сфумато

– Спрячь его, мальчик, – раздался голос, в котором прорезались какие-то металлические, нечеловеческие нотки. – Это против меня уже бессильно. А скоро будет бессильно и против тебя тоже, и против любого, кто так или иначе мне нужен. Осталось совсем чуть-чуть. Я больше не допущу того безобразия, что устроил Лодовико, лишив себя жизни! Наивный Руфино полагал, что от меня можно скрыть что-то, – но я наконец-то покопался в его голове так, как счел нужным. Неожиданно вышло с медведем – думаю, изгнанный из тела демон пытался занять неповрежденную живую плоть и нашел на Северо-западном плато единственное, что было поблизости, – берлогу какого-то хищника, залегшего в спячку. Помнишь, я говорил, что тело животного демон может занять с легкостью? Человека надо готовить, плоть зверя вполне доступна. Надо же, шел к замку, пытался вернуться в привычное место… Вышел на тебя, потому что почувствовал маску знакомого тела.

Марко показалось, что портреты в страшной мастерской задергались в гротескном танце. Мигнул свет Кьяве Доро, как будто Золотой Ключ пытался сбежать из этого замкнутого пространства раз и навсегда.

– Я ведь сказал, у меня – а точнее, у нас, ибо нас много – далеко идущие планы. Ты все узнаешь в свое время, уже скоро. Мне нужен был Дождливый предел непутевой семьи Ди Боске на законных основаниях – эта земля представляла особую ценность, и плод моих изысканий на ней ты наконец-то видишь перед собой. Нельзя было тянуть, новые Командоры мне не по душе, они что-то замышляют.

Темнота по углам замкнутого помещения была практически осязаемой. Старческий голос продолжал:

– Для начала усвой следующее: род Салазаров не афишировал свое наследие, потому что нас запросто могли уничтожить как потомков династии, посягнувшей на привычное устройство мира. Настало время вернуть утраченное! Нас называют чернокнижниками, не пытаясь вникнуть в причины и мотивы поступков. Я говорил тебе не так давно, что чернокнижников могут только уничтожать, а между тем предлагаемое могущество, магия живописи без ограничений и условностей – вот к чему мы всегда стремились! Все, кроме твоего отца, посмевшего пренебречь предназначением. Он очень удачно женился – у твоей матери была совершенно особенная семья. Увы, он отказался мне помогать, но сразу не выдал, как брата. Предложил навсегда покинуть Сумару, иначе он исполнит долг и сообщит Совету. Тогда я сделал все, чтобы убедить его в своей смерти. Он вновь стал опасен, когда я занял место Армандо. Диего хорошо его знал, я не мог оставить твоего отца в живых, но на Анну Салазар и тебя самого у меня были планы. Пришлось их отложить из-за вашего бегства. Анна умерла, а ты и вовсе пропал на долгие годы. Я не уверен, догадалась ли о чем-то твоя мать…

– А как же та самая рука мастера Гвидо в шкатулке?

– Это всего лишь часть тела, – со злостью произнес старческий голос. – Да, было больно и так жаль! Но мне пришлось пожертвовать ею, когда потребовалось отвести от себя подозрения, завершить сфумато тела Армандо с имитацией черного колдовства над ним, чтобы меня оставили в покое. Необходимые жертвы, вот и все…

Голос исходил как будто из всех углов зала. Как только Марко опрометчиво вынул меч, подсвеченная золотистым контуром фигура исчезла, растворившись во мраке. Синомбре обратился к этому голосу, пытаясь хоть как-то сдержать рвущийся наружу гнев.

– Ты говорил, что Гвидо хотел служить искусству и людям!

– Так и есть. Способ служения у каждого свой.

– А как же Анна Ди Йэло? А ее несчастный муж?!

Старческий голос наполнился ядом, смешанным со страстью, на которой не сказались прожитые годы.

– Я предлагал ей целый мир! Я изобразил ее лицо на фреске Капеллы! Это самое великое признание в любви, которое могла получить женщина! А она отвергла меня и насмеялась надо мной, как и этот хлыщ-выскочка Армандо. Я предупредил их, что Анна станет моей в любом случае – она и стала. Она начала догадываться слишком быстро – и я применил сфумато неро. Я хотел наследника, чтобы он стал таким же, как я, приняв в душу и плоть создание хаоса, помогающее творить без опостылевших рамок морали и преображать мир по-своему. Но я действительно совершил ошибку, лишив Лодовико свободы воли. С тобой я такого не повторю. Анна свидетель многого, но убить ее было выше моих сил. Я до сих пор люблю ее. Она будет в полусне вечно, она чувствует лишь то, что оставил ей я. Анна знает, кто я, – и пусть и дальше доживает с этим. А с помощью ухудшающейся с годами репутации Лодовико я создал образ семьи, от которой нужно держаться подальше и никогда не соваться в наши дела. Ты начал все портить своим благородством, пора это прекратить.