Сфумато

Дело в том, что, если члены семьи или родственники знали о попытках симулирования заболевания, при котором не брали в армию, и не донесли в соответствующие органы, – они тоже попадали под статью. Об этом, кстати, тоже черным по белому было написано на плакате, который я видел на стене в военкомате. Яков даже не захотел слушать о моих экспериментах, а его жена Роза Борисовна Певзнер, одна из светил советской психиатрии, за спиной которой были десятки трудов, посвященных проблемам человеческого несовершенства, поставила мне диагноз «шизофрения» и подтвердила его, покрутив пальцем у виска.

– Он шизофреник, – переходя на шепот, доверительно сообщила она Якову.

Тот нервно размешивал сахар в стакане с чаем и молчал.

– Бедная Юдифь, – добавила она шепотом. – Что с ней будет, если она узнает…

Они не знали, что я вижу и слышу их. В это время, стоя в коридоре, я пытался дозвониться до своего друга и сокурсника Красильникова.

Короче, чаепитие закончилось семейной драмой. Яков вышел проводить меня и виновато попросил на время забыть его телефон и адрес.

Игорь Красильников, или Красило, как его все звали в институте, всю жизнь страдал гипертонией и тоже был у меня в списке экспертов. Он относился к категории «лишних людей», или просто «людей не от мира сего». Он был инопланетянин. Впервые я увидел его у Веры Яковлевны. Уже тогда он был непревзойденным виртуозом акварельной живописи. Помню, что я, как завороженный, наблюдал за легкими и быстрыми движениями его кисти. Это было похоже на ритуальный обряд. Красило с нервной и преувеличенной быстротой обмакивал кисть в банку с водой, потом так же быстро размешивал акварель, затем снова в банку и, слизнув губами с кисти краску, касался листа бумаги. Он был похож на пианиста, который едва касаясь клавиш смотрит куда-то вдаль. На листе из почти абстрактных водяных подтеков начинали возникать фрагменты натюрмортов, поставленных Верой Яковлевной, ученицей великого академика Чистякова: чучела петухов с яркими шелковистыми перьями, куриные яйца, небрежно сложенные в корзину, драпировки. Разливаясь, они образовывали акварельные подтеки на белоснежном ватмане. Красило, как маг и волшебник, цеплял эти ручьи акварели всего несколькими касаниями кисти и превращал их в прутья корзины.

Я уже теперь и не помню, каким образом мы сблизились. Игорь нередко приглашал меня к себе домой. Жил он с родителями в районе Сретенки, в просторной уютной отдельной квартире. Отец его довольно долго был то ли торговым, то ли культурным атташе во Франции. Мягкие, гостеприимные люди с каким-то непривычным для меня налетом интеллигентности и в то же время необычайно простые.

Вместе с ними жила Марина, двоюродная сестра Красилы, в которую, как мне казалось, он был тайно и безнадежно влюблен. Мне и самому она нравилась, но я старался скрывать это и от нее, и от Игоря и его родителей, чтобы, не дай бог, не дать им повод для беспокойства. Не знаю, насколько я был убедителен, но, судя по тому, что меня продолжали приглашать, моя конспирация оказалась успешной. Я действительно дорожил их отношением и боялся хоть как-то нарушить его. Традиция семейных ужинов была мне практически незнакома, а у них в доме я словно обретал семью. Помню, я ждал этих приглашений, так как они давали мне покой и уют, которых я не знал в нашей с мамой коммуналке на Мещанской. Для меня эти семейные ужины были праздником.

Красило был приглашен на медкомиссию почти одновременно со мной. Он с детства страдал гипертонией, но по закону подлости как раз в этот момент его давление было в норме. И, несмотря на то, что в отличие от меня он был счастливым обладателем объемной истории болезни, военврачи ему тоже предписали пройти серьезное обследование.

Эфедрин стал нашей общей надеждой. Главная проблема заключалась в его доставке к месту обследования, которое еще не было известно. Надо было дожить до среды, чтобы понять, будет ли обследование вообще. А пока я лежал на диване и наслаждался результатами своих опытов, мысленно готовя себя к долгожданному дню.

По моим подсчетам в среду рано утром я должен буду проглотить таблеток пять. Так уж наверняка, успокаивал я себя. Мать, видимо, получив информацию от Якова и Розы Борисовны, уехала с моим отчимом отдыхать в какой-то санаторий, наверное, чтобы создать себе алиби. В ночь со вторника на среду я не спал, без конца читая и перечитывая в медицинском справочнике главу, посвященную моему диагнозу. Там подробно описывались симптомы и особенности заболевания. Из статьи я узнал, что гипертония бывает скачущей, устойчивой или наследственной, может быть связана с нарушениями функций отдельных органов. Сердца, почек…

Выпив кофе и проглотив свою дозу, я отправился по адресу, где меня ждал приговор. «Быть или не быть?» – повторял я про себя в ожидании знакомого и приятного покалывания в корнях волос и легкого головокружения. Доктор встретил меня дружелюбно, принялся изучать историю болезни, но, видимо, не найдя там ничего интересного, впился глазами в результат кардиограммы. Потом, отложив ее в сторону, снова потребовал руку: