Сгинь!

В Н-ске был рынок. Не стихийный. С местными продавцами. Небольшой и неуютный. В первых рядах торговали бытовыми мелочами: крышками для банок и самими банками разных литражей, полиэтиленовыми пакетами, отпугивателями кротов, шлангами, точилками для ножей, фольгой для запекания, вантузами, замками для чемоданов. Сам чемодан на рынке не купишь, это надо в «Смешных ценах» искать.

Книги не хватит, чтобы описать все то добро, что встречает вас при входе на Н-ский рынок.

Далее – одежда, в основном китайский ширпотреб с базы в Москве, продают его по слишком высоким ценам. Всякий раз удивляешься, что кто-то это покупает, когда куда легче и дешевле заказать на маркетплейсе, ведь они и до таких вот городков давно добрались.

В углу ютятся длинные вешалки с шапками и лотки с перчатками. Летом шапки сменяют шляпы и панамы, а перчатки пропадают до осени.

В самом же конце рынка – гастрономический рай. Единственное, ради чего вообще стоит сюда заглядывать. Здесь соседствуют друг с другом молочный и мясной отделы: местный СанПиН не запрещает, местный СанПиН сам тут закупается. Длинные ряды кондитерских изделий: торты, печенья, конфеты, вафли. Крошечный прилавок со специями. Раньше здесь продавали соленья, но то оказалось невыгодным: местные сами все выращивают, сами же солят, чужие соленья покупать и есть брезгуют.

И потом уже – длинный овощной ряд. Фрукты, правда, там тоже продают. И ягоды. Но жители Н-ска говорят коротко: «Овощной». А то пока выговоришь «фруктово-ягодно-овощной», забудешь, за чем пришел, то ли за капустой, то ли за бататом.

Неправда. Никакого батата здесь отродясь не продавали! Кому он тут нужен, этот батат? Его и приготовить-то не понять как, и н-ский мужик такое есть не будет!

Ольга медленно брела меж рыночных рядов, рассеянно разглядывая товары на прилавках. Покупать ничего не собиралась, да и не могла: денег в кармане – три копейки. На рынок ее притянуло. Центр городской сутолоки. В Н-ске даже на вокзале спокойнее.

Она дошла до конца рядов, замерла напротив последнего прилавка и уставилась на зелень. Зелень Ольге ни к чему, просто так уставилась – не знала, что делать дальше, куда идти.

– Девушка, вам чего? –  услужливо спросил продавец-узбек. – Петрушки? Укропчику?

Разговаривал узбек почти без акцента, лишь с легким таким восточным налетом, особенно при произношении «е», она у него к «э» стремилась. Сам худющий, загорелый, словно год провел на морском берегу, на голове тюбетейка, из-под которой торчала нелепая, почти кудрявая челка.

Он выбежал из-за прилавка, отщепил пучок укропа:

– Вот, укроп сейчас хорошо, укроп сейчас полезно, держите.

Ольга зачем-то схватила зелень и прижала к груди, словно то был букет ландышей, подаренный на первом свидании. Дают – бери.

– Петрушки надо? И петрушки отщиплю. Или, может, салата? Мне вот сегодня привезли, свежайший, Турция. Что еще надо, красавица?

– Работу, –  неожиданно и для продавца, и для себя сказала Ольга.

– Работу? –  переспросил узбек.

Ольга медленно моргнула в ответ – все еще не верила, что сказала это вслух первому встречному.

– Но я не вешал объявления, –  растерянно сказал узбек и опустил нащипанную зелень в ведерко с водой.

Укроп так и остался в Ольгиных руках. Не вырывать же.

– А надо бы! –  донесся низкий, с хрипотцой женский голос из-за прилавка.

Следом за голосом (сначала раскаты, потом – молнии) показалась миниатюрная узбечка с огромным животом. Беременный живот же не влияет на миниатюрность женщины? Особенно если он растет, а остальное тело – нет. Черные блестящие волосы стянуты в две тугие длинные косы, голова повязана платком, на темное платье в пол накинута жилетка, похожая на ободранного кота. Того и гляди мяукнет.

Узбечка сложила руки на груди, свела густые брови, сверкнула глазами-угольками:

– Тибэ эт работ нужна?

А у нее акцент заметный.

Ольга кивнула. Она немного робела перед беременной, как перед старшей родственницей, хотя на вид узбечка была Ольге ровесницей.

– Знащит, так. Эт-о Шавкат, –  беременная ткнула пальцем в продавца. – Он мой муш. Понила? Муш.

Она дождалась, пока Ольга опять кивнет, лишь после этого продолжила:

– На муша моиго не смотри.

Ольга отвернулась от Шавката.

Узбечка ухмыльнулась:

– Та не в том смысле. Как на мущину не смотри. В остальном смотри. Можна-можна. Меня Гульнора зовут. Тибэ можна Гуля звать. Минэ рожать скоро, не могу уже тут сидеть. Надо замену минэ. Шавкат обычно по складам туда-сюда, а я тут сижу, продаю. Но сейчас совсем плоха минэ. Надо каждый день тут быть, в девять приходить, в восемь уходить. По деньге договоримся. Согласна?

– Согласна, –  сказала Ольга к немалому удивлению Шавката и его жены.

Странная женщина: не торгуется, не узнает условия, не интересуется размером зарплаты, не спрашивает, белая ли та. А та и не белая, а та в конверте, но потенциальной сотруднице на это плевать.

– Ну завтра и выходи, –  предложила Гульнора. – Ты где живешь?

– Пока нигде, –  стыдливо ответила Ольга.

– Как так? –  удивился Шавкат. – Не может человек жить нигде.