Сгинь!

– Я не местная, –  пояснила женщина. – Вот только что в ваш город приехала, с поезда сюда, работу ищу. А могу я прям тут ночевать?

Ольга кивнула в сторону прилавка.

Что, прям посреди капусты надумала улечься? Шавкат с Гулей переглянулись. Секунды три, не больше, смотрели друг на друга муж с женой, а все сумели взглядами сказать: и то, что можно эту странную женщину к себе приютить. Кровать есть, еда есть. Да она такая худая, что явно много не съест. Что можно за еду и кров взыскивать с Ольгиной зарплаты сколько угодно, хоть всю сумму, что получают они почти бесплатную рабочую силу, а от такого подарка никто не отказывается.

Ольгу тоже все устроило.

* * *

Оказалось, что Гуля и Шавкат – счастливые родители семерых детей, ждут восьмого.

– Малчик будет, –  гордо сообщила Гульнора Ольге. – Богатыр! Баходир назовем.

Таких богатырей у них было уже трое, и четыре девочки. Счет вот-вот сравняется.

Зухра, Алтынгуль, Соня, Дильфуза, Бахтияр, Фархад, Мансур – сложно Ольге запомнить имена детей Гули и Шавката. Не стоит и пытаться. Можно лишь обратить внимание на младшего, Мансура, ему три с половиной. Пухлощекий и все еще неуклюжий, все еще малыш, хотя к этому возрасту большинство детей уже израстается, вытягивается, расстается с младенческими округлостями. Мальчик то и дело падал, спотыкаясь на ровном месте, бился головой о дверные косяки, задевал руками и ногами мебель, на теле оставались синяки. Старшая дочка, Зухра, вторая мама всех остальных детей Гульноры, за каждое падение шлепала Мансура в довесок, отчего мальчика становилось неизмеримо жалко.

Ольга сразу стала главной утешительницей младшего. После каждого удара или падения она неслась к нему, усаживала на руки, дула на ушибленное место, целовала в ушибленное место, гладила ушибленное место.

– У собачки боли, у кошечки боли, у Мансурчика не боли.

Зухра, наблюдая за этой неприятной сценой, хмурила брови: чужачка отнимает у нее брата?

Вскоре Мансур перебрался к Ольге на кровать, чем вызвал полное негодование старшей сестры. Ведь раньше он спал с ней! У этой посторонней кровать и у´же, и жестче, и стоит прям у двери. Не то что у Зухры: постель широкая, перина мягкая, одеяло большое верблюжье, и недалеко от окна, но так, чтобы солнце поутру в глаз не светило и чтоб сквозняк не продул. Идеальное расположение! А Мансур от него отказался. Предатель!

Когда Ольга уходила на рынок, Зухра нарочно не обращала внимания на младшего брата. Ставила для него еду, брала на прогулку, укладывала спать – все это нужно было делать, иначе влетит от родителей, но никто не обязывал при этом играть, шутить, веселиться с Мансуром. И даже разговаривать с ним необязательно.

Но от этого мальчик еще больше привязался к чужой тете.

Иногда, утешая Мансура, Ольга закрывала глаза и представляла, что обнимает своего Степку. Сначала пыталась вдыхать его макушку, но узбекский мальчик пах иначе. От Ольгиного сына исходил аромат овсяной каши, аромат же Мансура был острый, словно перченый. Любопытный и даже приятный запах, но не родной. Зато по ночам так легко представлять, что это не Мансур – Степа жмется к ее животу, запрокидывает на нее маленькие ножки, в полудреме гладит ее руку, чтобы успокоиться, пытается расковырять мелкие болячки на ее теле. Это от Степана она прогоняет ночные кошмары, это сыну она шепчет на ухо:

– Все хорошо. Мамочка рядом.

Проработав некоторое время на рынке, Ольга начала одеваться как Гульнора – длинные широкие платья, прячущие фигуру, мохнатая жилетка из неизвестного зверя, темная косынка на голове.

Местные шептались, да что там шептались – нагло судачили о новой продавщице. Вот невиданное дело: узбеки русскую наняли!

Все законы жизни в Н-ске были попраны.

Одна бабуля – кудрявая шапка сиреневых волос, шерстяная юбка, трясущиеся руки, –  щелкнув вставной челюстью, спросила у Ольги:

– И тебе не стыдно?

Та не поняла:

– Что не стыдно?

Ольга принялась осматривать яблоки, которые только что взвесила для старушки, –  не положила ли червивого.

– Не стыдно на чурок работать?

Ольга нервно оглянулась – не слышал ли этого Шавкат, но тот отправился в машину за ящиком огурцов. Не слышал. Хорошо. Всегда неловко, когда при тебе других обзывают: какое-то чувство вины за то, что ты эти черные слова выслушиваешь.

– Сами вы – чурка! –  в сердцах выпалила Ольга и свалила яблоки обратно в лоток, а целлофановый пакет из-под них на пол бросила и ногой прихлопнула.

Недовольная старуха побрела через весь рынок, без остановки ругая и Ольгу, и Шавката с Гулей, и их яблоки, разнося по рядам весть, что эта безумная не только к узбекам работать устроилась, так еще и защищает их, нахалка какая. И как таких только свет носит?!