Сгинь!

А та суп сварила. Позвала. Игорь есть не захотел. Не шел кусок в горло, и все тут. А как Ольгино варево увидел, так и совсем аппетит потерял. Головой покачал – не хочу, мол, супа твоего. На кровать улегся, одеялом не накрылся, ботинок не снял. В потолок уставился. По потолку тени бежали, длинные, тягучие.

Ольга на кухне бушевала, орала-плакала, тарелками швырялась. Варево свое никудышное разлила. Словно мало бардака в доме, давай теперь еще и по недосупу босыми ногами ходить будем.

– Я старалась! Я готовила! –  кричала Ольга.

А хлам из супа летал по избе.

Игорь пролежал в кровати до самого вечера. Потолочные тени удлинились, сгустились, потянули тонкие мрачные пальцы к мужчине. Нужно выбираться из-под них. Бежать, бежать, бежать.

Ольга сидела на полу посреди избы, под нос что-то бормотала, глаза закрыла. Игорь соседку обошел стороной, руку к печке приложил – чуть теплая, от такой не согреешься. Надо заново растоплять. А дров и нет. А на дворе смеркается, страшно идти, неохота идти.

Шапку нашел, шапку надел – все теплее будет.

К столу подошел, табуретки вслух сосчитал, будто забыл, сколько в доме табуреток водится:

– Раз. Два. Три.

Три. Кому третья? Уж не мертвеца ли на незваный ужин ждут? Проходи, гость недорогой, усаживай свою промерзшую задницу вот сюда, на почетное место. Будем тебя байками кормить да чаем, тебе под стать – холодным. Больше нечем.

Схватил Игорь табуретку, ту самую, что мертвецу назначил, к печке ее подтащил да внутрь засунуть попытался. Печь табуретку в лоно свое не приняла: слишком уж та широка. Треснул тогда Игорь табуреткой об пол, а та, хоть и хлипкая на вид, а не развалилась. Треснул еще раз. Табуретка жалобно затрещала. Ольга очнулась, глаза раскрыла, на Игоря уставилась. А он вновь табуретку об пол приложил. Та пожертвовала свою ножку, но того мало. Игорь не успокаивался – бил да бил, бил да бил, пока не расколошматил всю. Покидал табуреточные останки в печь, спичкой чиркнул, поджег. Огонь не сразу занялся.

– Лыжи еще туда брось, –  посоветовала Ольга.

Игорь гневно глянул на женщину: ишь чего удумала, лыжи – да в печь! И как только язык повернулся! Лыжи! Сжечь! Родные! Сжечь! Они столько дней и верой, и правдой! Сжечь!

А вдруг восстановятся…

В этом доме ничему уже не удивляешься.

Табуретка прогорела быстро. Тепла почти не дала. Разве чуть-чуть, и то все внутри печки осталось. Зря погибла. Ни за что отдала деревянную жизнь свою, лаком покрытую. Это ж надо такой цикл иметь: деревом быть, расти преспокойно в лесу – умереть – очнуться вновь табуреткой – терпеть чужие задницы всю жизнь – умереть в печи ни за что ни про что – взлететь к небу негустым серым дымом, рассеяться над лесом – остаться золой.

Прогорела она быстро, не согрела никого.

Изба остывала, остывала и остыла совсем.

На дворе ночь. Еще одна ночь, которую нужно перетерпеть, пережить. Да стоит ли? Выйти во двор и крикнуть мертвецу:

– Забирай меня уже! Не мучай! Забирай! Прекрати все это!

И ждать, пока придет он, разомкнет глаза свои и примет в холодные объятия.

Тени перебежали в углы. Притаились.

Ольга накинула на плечи одеяло, укуталась в него, только лицо торчит. Выдохнула ртом шумно – пар пошел, скоро в избе совсем как на улице станет, скоро и одеяло перестанет спасать.

Игорь перчатки натянул. Опять Ольгины. Ей, кажется, не нужны. Выдохнул воздух и он: пар идет, смерть близко.

Полночь

На улице сделалось совсем черно, хоть глаз выколи, только, пожалуйста, не надо ничего выкалывать, этого еще не хватало.

Ольгу и Игоря притянуло к окнам: пришли и уставились в них одновременно, не сговариваясь.

– Что-то будет, –  шепнула Ольга, оставив на стекле потное пятнышко своего дыхания.

Игорь почувствовал, как по телу вновь расползается страх, только на сей раз он был не столь липкий, не столь колючий. Словно где-то в глубине души копошился, пытался дергать за ниточки нервов, а те никак не давались – ослабли, оборвались.

Умирал потихоньку страх.

Осталась лишь привычка ждать очередную ночь и новые выходки мертвеца. Даже интересно, что он на этот раз приготовил? Чем еще запугает?

Ольга сына ждала, не мертвеца. Какой тут может быть страх. Ждала, хоть и знала, что тот больше не появится. Теперь только если она к нему. Прямиком из избы да на небеса.

Так оно и будет.

Так оно и будет.

* * *

Началось

Вдоль забора со стороны реки стали подниматься тени. В почти кромешной темноте вырисовывались очертания человеческих тел. Десятки их поднялись и выстроились вдоль забора.

Армия мертвеца. Призвал своих на помощь. И они пришли. И они уставились на избу. И смотрели сквозь стены. И заглядывали прямо в сердца Ольги и Игоря.

Глаза мертвецов горели в темноте красно-желтым, обещали кровь. Огоньки не моргали.

Мертвецы не моргали.

Позади них шумел лес. Его было слышно даже сквозь закрытые окна. Лес на стороне покойников. Он сбрасывал с крон деревьев своих снег, заставляя гудеть и землю. Темная огромная стена качалась за бледными спинами восставших мертвецов – тоже рвалась в бой.