Сглаз, порча и защитные заговоры

– Какая, к черту, реальность! – воскликнул я. – Подумай, что ты плетешь: колдуны в наше время! В двадцатом-то веке!

– Для нашего занятия все времена одинаковы. И двадцатый век здесь совсем ни при чем. Если же что-то не укладывается в твоей голове, то это, скорее, проблемы твоей головы…

– Пусть так, – для виду согласился я. – А ты можешь конкретно указать, что ты наколдовала?

– О, – усмехнулась Лида. – Много чего. Помнишь хотя бы Самойленко? Вашего прежнего хромоногого декана, который тебя органически не переваривал и четыре года продержал почасовиком?

– Ну, – утвердительно кивнул я.

– И что стало с Самойленко?

– Он скоропостижно скончался от инсульта, – пожал я плечами, не понимая толком, куда она клонит. – И что из этого?

– То-то и оно, скоропостижно, – многозначительно произнесла моя супруга. Она ловко зачерпнула из банки несколько пауков и отправила их в чан с варящимся котом. Затем она туда добавила какой-то жидкости из пузырька, отчего из чана повалил фиолетовый дым.

– Ты хочешь сказать… – пробормотал я.

– Именно.

– Но это невозможно!

– Все возможно. А кто, по-твоему, последнего завкафедрой убрал? Того, чье место ты сейчас занимаешь?

– Ректорат, конечно…

– Ты уверен? – лукаво прищурилась моя супруга. – Может, это ректорат сделал так, что Валентин Яковлевич имя своей жены забыл?

Я молчал. Действительно, в истории с Валентином Яковлевичем было много белых пятен. Это был еще нестарый человек, всегда собранный, всегда подтянутый, прекрасный теннисист, заядлый любитель зимнего плавания, свободно говоривший на десяти языках, и вдруг ни с того ни с сего у него начались жуткие провалы в памяти. Валентин Яковлевич не узнавал своих сотрудников, путал дни заседаний кафедры. Стали ходить упорные слухи, что нередко, выйдя из дома, он напрочь забывал, куда держит путь, и для того чтобы выяснить маршрут, ему приходилось звонить себе же на квартиру и, изменяя голос, спрашивать, где находится Валентин Яковлевич… Да и назначение меня на его место было более чем неожиданным. Наиболее вероятным кандидатом считался Стаценко. На втором месте шел Степанов. Ну так вот, в последний момент Стаценко перевелся в Москву, а Степанов, никогда прежде не пивший, угодил в вытрезвитель, и оттуда на факультет пришла бумага…

– Еще доказательства требуются? – спросила Лида.

Я не знал, что и думать. Здравый рассудок, материалистические убеждения подсказывали, что все это чистейшей воды бред, галиматья, что никакого колдовства, конечно, и в помине быть не может, и все же… и все же червь сомнения уже начал грызть меня…

– Постой, – вдруг осенила меня блестящая идея, – если ты и в самом деле ведь… то есть колдунья, я хочу сказать, тебе ничего не стоит сделать так, чтоб сгорела дача Волчика в Комарово? Ведь не стоит?

– Не стоит…

– Вот и отлично, с энтузиазмом потер я руки. – А то, видишь ли, лучшие лингвистические умы туда к нему съезжаются!

– А тебе его жалко не будет? Какой ни есть, человек ведь…

– А ты его не до конца, так, самую малость подпали… Для науки, чтоб впредь не хвастался.

– Хорошо, – пообещала супруга. – Сделаем.

– А как? – полюбопытствовал я.

– Вот об этом не говорят. Сила теряется… она выключила под чаном газ и бросила многозначительный взгляд на дверь.

– Ухожу, ухожу, ухожу, – понял я ее намек. – Ворожи себе на здоровье…»

Мы не будем, конечно, приводить здесь весь рассказ полностью. Разумеется, дача сгорела, и много чего еще «наколдовала» супруга этого персонажа из приведенного нами рассказа. Если вы заинтересовались дальнейшим развитием сюжета, можете найти этот рассказ и прочитать его полностью. Мы же просто хотели показать, что тема колдовства была актуальна во все времена, и сейчас многие наши современницы не прочь заняться колдовством для достижения своих целей, особенно когда это касается личных их взаимоотношений с противоположным полом. Колдуют, чтобы приворожить к себе мужчину, колдуют, чтоб навредить ближним…

Но с колдунами, олицетворяющими зло, боролись всегда и, конечно, побеждали в сказках, вроде той, отрывочек из которой читайте ниже.

«…Однажды на пастбище пришел какой-то мужичок из далекой горной деревни и, низко старому пастуху поклонившись, сказал, что, прослышав о здешнем знаменитом скрипаче, хочет пригласить его на свадьбу. Просьба эта не удивила ни старика, ни пастухов, потому что, как я уже говорил, слава Готфридовых песен разошлась по всей округе, на все свадьбы и крестины непременно его приглашали.

Старик был очень горд, что есть среди его пастухов такой музыкант, и охотно Готфрида отпускал. Но это человек ему не понравился: одет в какие-то шкуры, зарос шерстью, как волк, глаза злобно блестят, улыбка хитрая и ехидная.

Не хотелось старику Готфрида с ним отпускать, отвел он мальчика в сторону и говорит:

– Не знаю, кто он такой, но вижу: что-то недоброе замышляет, да и времена нынче лихие. Я от деда слышал, будто оборотень порой человечье обличье принимает, тогда легче ему игру вести. Не хотелось бы мне тебя с ним отпускать, но отказать неудобно, кто знает, может, это порядочный человек, да и пришел он издалека.