Сгоревшая под дождём

Ася сложила письмо и сунула его в карман, чтобы завтра не забыть вручить его поварихе, когда та отправится к почтовому ящику. Когда Ася только начинала писать, она думала о том, что после душа неплохо было бы чего-нибудь перехватить на кухне. Но теперь девушка чувствовала, что у неё нет сил ни на что, даже на удовлетворение своих естественных потребностей. Она могла лишь доползти до кровати, что она и сделала с удовольствием. Прямо в своей рабочей форме, в тёмно-синем расклешённом платье по колено и белом фартуке поверх него, она уснула. И сон, что видела девушка, был похож на все предыдущие сны, которые ей неустанно снились вот уже шестой год подряд. Ася бежит по коридору. Точно такой же коридор был в школе, в которой она училась. И с каждым её шагом он становится уже, жёлтые стены вот-вот соприкоснутся и придавят её. Но всё в который раз обходится. Ася выбегает из коридора и оказывается в какой-то тёмной, незнакомой ей комнате, где она встречает школьную уборщицу. Та смотрит на неё ласково и говорит, что ей необходимо умыться. Уборщица предлагает провести Асю до раковины, но девушка отказывается. Вместо этого она умоляет уборщицу сказать, где тот мальчик, которого она любит. Уборщица понимает, о ком говорит Ася. Она объясняет девушке, что её любимого давно нет в школе и что здесь он больше никогда не появится. Ася плачет от горя и обиды.

Настало утро, и Ася проснулась со слезами на глазах в залитой солнцем комнате. Точнее, её разбудил громкий стук в дверь. В испуге Ася подхватилась с кровати решив, что проспала, и злобная Виктория Игоревна спешит ей об этом напомнить. Но стоило Асе взглянуть на наручные часы, как к ней вернулось спокойствие. До работы оставалось ещё двадцать минут. Ася открыла дверь и увидела перед собой Анну Павловну, главную повариху в доме. Это была пожилая и очень толстая дама с короткой стрижкой и ярким макияжем. В представительности она ничуть не уступала Виктории Игоревне, а в добродушии и открытости и вовсе её превосходила. Женщина, не дожидаясь приглашения Аси, с недовольным выражением лица поспешила войти в комнату. Одета она была в серое пальто, а обута в высокие красные сапоги.

– Мы так не договаривались, – строго, но с улыбкой сказала Анна Павловна. – Ты обещала, что в полдевятого спустишься на кухню и отдашь мне письмо. Я тебя там десять минут ждала.

– Ах, Анна Павловна, дорогая, я проспала, – виновато проговорила Ася, скрестив руки на груди. – Простите, простите, вот письмо. Будьте добры, купите для него конверт.

Ася достала из кармана письмо и протянула его поварихе. Та с наигранной злостью вырвала его у девушки и поспешила удалиться.

– Спасибо, – прошептала ей вслед Ася.

Анна Павловна была единственным человеком в детском доме, с кем Ася по-настоящему сдружилась за три дня пребывания здесь. А познакомились две работницы следующим образом. Один из детей за завтраком, толи случайно, толи из-за нежелания есть, опрокинул на себя тарелку с горячим супом. Когда он закричал и заплакал, в столовую прибежала Виктория Игоревна и обвинила Асю в том, что она не досмотрела за ребёнком и что он едва не получил серьёзные ожоги. Тогда за Асю заступилась Анна Павловна. Она выбежала из кухни и сказала, что видела в окошко, как мальчик специально толкнул тарелку, а до этого заявил, что ненавидит суп и не будет его есть. В своё оправдание Анна Павловна сказала, что всегда перед тем, как разливать только что сваренные суп или кашу по тарелкам, ждёт, пока они слегка остынут, чтобы никто не обжёгся.

Глава 2

По деревянной, чистой и блестящей от своей новизны лестнице ступал высокий, плечистый, едва седеющий мужчина в строгом костюме. Он поднимался на шестой, последний этаж. Когда он приблизился к нему, капельки пота выступили на его массивном лбу, появились одышка, ощущение тяжести в ногах, и он подумал, что неплохо было бы заниматься спортом чаще двух раз в неделю. Его тяжёлые шаги и угрюмый взгляд наводили страх на проходящих мимо детей и даже некоторых воспитательниц. Все они оглядывались на него и недоумевали, что этот суровый человек забыл в таком заведении. Но никто не знал, что внешность мужчины совсем не соответствует его характеру. И если бы воспитательницы были осведомлены о том, что это не какой-то проходимец, а хозяин этого дома, они, верно, вели бы себя иначе. Не глядели бы исподлобья и не шарахались, как от злой собаки, а улыбались, приветствовали и желали здоровья такому благородному мужчине. А дети и вовсе плакали бы от счастья и благодарили своего спасителя, если бы знали, в насколько неблагоприятных условиях жили бы, не будь на свете этого, по их предположениям, великана-людоеда.