Сговор остолопов

– Ирония этой программы, – вещал Игнациус, вперившись одним глазом в кастрюльку, чтобы успеть схватить ее с плиты, как только молоко поднимется, – заключается в том, что она должна служить экзэмплюмом[11] для молодежи нашей нации. Мне бы весьма и весьма любопытственно было узнать, что бы сказали Отцы-Основатели, если б смогли увидеть этих детей, растлеваемых во имя упрочения «Клирасила». Однако я всегда предполагал, что демократия к этому и придет. – Он скрупулезно нацедил молока в свою кружку с портретом Ширли Темпл[12]. – На нашу нацию доˊлжно наложить твердую руку, пока нация себя не изничтожила. Соединенным Штатам требуются теология и геометрия, вкус и благопристойность. Я подозреваю, что мы балансируем на краю пропасти.

– Игнациус, я завтра схожу и получу по гомстеду.

– Мы не станем иметь дела с этими ростовщиками, мамаша. – Игнациус шарил в жестянке от печенья. – Что-то непременно представится.

– Игнациус, но меня же ж в тюрьму посадют.

– Хо-хмм. Если вы сейчас собираетесь представить нам одну из своих истерик, я буду вынужден вернуться в жилую комнату. Пожалуй, я так и сделаю.

Его туша ринулась по направлению к музыке, и резиновые шлепанцы громко захлопали по огромным пяткам.

– Ну что же мне делать с таким мальчиком? – сокрушенно спросила миссис Райлли патрульного Манкузо. – Совсем не думает о своей бедной мамуле. Наверно, ему будет все равно, ежели меня посадют. У этого мальчишки сердце ледяное.

– Вы его разбаловали, – произнес патрульный Манкузо. – Женщина следить же должна, чтобы своих детей не разбаловать.

– А у вас детишек сколько, мистер Манкузо?

– Трое. Розали, Антуанетта и Анджело-младший.

– Ай, ну какая ж красота. Милашечки, наверно, а? Не как мой Игнациус. – Миссис Райлли покачала головой. – Игнациус у меня ну не ребеночек, а просто золото был. Прямо не знаю, какая муха его укусила. Бывало, говорил мне: «Мамулечка, я тебя люблю». А вот теперь уж не подойдет, не скажет.

– О-ох, да не плачьте вы, – произнес Манкузо, растроганный до глубин патрульной души. – Давайте, я вам еще кофе сделаю.

– Ему наплевать, запрут меня в тюрьму или нет, – всхлипнула миссис Райлли. Она открыла духовку и вытащила оттуда бутылку мускателя. – Хорошего винца не хотите, мистер Манкузо?

– Нет, спасибо. Поскольку я в органах служу, надо впечатление производить. К тому же и с людьми начеку надо.

– Не возражаете? – риторически спросила миссис Райлли и хорошенько отхлебнула прямо из горлышка. Патрульный Манкузо поставил кипеть молоко, по-домашнему хлопоча над плитой. – Иногда такая тоска прям берет. Не жизнь, а сплошь мученье. Но я и работала так работала. Заслужила.

– Вам надо и на светлую сторону тоже смотреть, – посоветовал патрульный Манкузо.

– Уж наверно, – ответила миссис Райлли. – Другим-то крепче достается. Вон сестра моя двоюродная, изюмительная женщина. Всю свою жизнь, кажный день к службе ходила. И что вы думаете – сбило трамваем в аккурат на Арсенальной улице, в такую рань, как раз к заутрене шла, еще темень стояла.

– Лично я никогда не даю себе опускаться, – соврал патрульный Манкузо. – Надо ж хвост пистолетом держать. Понимаете, что я хочу сказать? Опасная у меня служба.

– Так вы ж и убиться можете.

– Иногда целый день никого не задерживаю. Иногда попадается кто-то не то.

– Вроде того старичка перед «Д. Х. Хоумзом». Это я виновата, мистер Манкузо. Мне б сообразить, что Игнациус кругом неправ. Это так на него похоже. Все время талдычу ему: «Игнациус, на вот, одень эту красивую рубашку. Свитер приличный одень, я ж спецально тебе покупала». А он не слушает. Ничего слушать не хочет. Лоб каменный.

– А потом еще иногда дома свистопляска. Детки жену доводят – нервная она у меня.

– Невры – это ужасно. Мисс Энни, бедняжечка, соседка моя – так у нее невры. Постоянно кричит, что Игнациус у меня слишком шумный.

– Вот и моя тоже. Бывает, хоть из дому беги. Будь я не я, давно бы пошел и надрался. Только это между нами.

– А мне надо выпить малёхо. Хлебнешь – и отпускает. Понимаете?

– А я вот что – я хожу в кегли играть.

Миссис Райлли попыталась вообразить маленького патрульного Манкузо с большим кегельным шаром и сказала:

– И вам нравится, а?

– Кегли – это чудесно, миссис Райлли. Так хорошо отвлекает, что и думать не надо.

– О, небеса! – возопил голос из гостиной. – Эти девочки, без сомнения, – уже проститутки. Как можно представлять такие ужасы публике?

– Вот мне бы такую радость в жизни.

– Вам, знаете, следует попробовать в кегли.

– Ай-яй-яй. У меня ж уже и так в локте артюрит. Я уже старая играться с этими шарами. Я ж себе спину cвихну.

– А у меня есть тетушка, ей шестьдесят пять, уже бабуся, так она все время в кегли ходит. И даже в команде участвует.

– Есть такие женщины. А я – я никогда сильно спиртами не увлекалась.

– Кегли – это больше, чем спорт, – запальчиво возразил патрульный Манкузо. – На кегельбане можно много людей встретить. Приятных людей. Можно с кем-нибудь себе подружиться.

– Ага, да только мне так повезет, что обязательно шар на себя уроню. У меня и так уже ж ноги хроˊмые.