Сговор остолопов

Адрес, который искал патрульный Манкузо, оказался самой крохотной постройкой квартала, не считая гаражей, – эдакий лиллипут восьмидесятых. Замерзшее банановое дерево, бурое и битое, чахло перед крыльцом, вот-вот готовое рухнуть под собственным весом, подобно железной ограде, уже опередившей его давным-давно. Возле мертвого дерева горбился земляной холмик, в котором наискось торчал кельтский крест, вырезанный из фанеры. «Плимут» 1946 года был запаркован во дворике, упираясь бампером в ступеньки крыльца, а выступавшими хвостовыми огнями перегораживая всю кирпичную дорожку. Тем не менее, если б не «плимут», не потемневший от непогоды крест и не мумифицировавшееся банановое дерево, дворик был бы совершенно гол. В нем не было кустарника. В нем не росла трава. И не пели никакие птицы.

Патрульный Манкузо взглянул на «плимут» и увидел глубокую вмятину на крыше, а крыло, все измятое кругами, отстояло от корпуса на добрых три или четыре дюйма. СВИНИНА С БОБАМИ ВАН КАМПА было напечатано на куске картона, который прикрывал дыру, некогда служившую задним окном. Остановившись около могилки, Манкузо прочел выцветшие буквы на кресте: РЕКС. Затем поднялся по стертым кирпичным ступенькам и услышал из-за наглухо закрытых ставней раскатистое пение:

Большие девочки не плачут.
Большие девочки не плачут.
Большие девочки, они не пла-а-чу-ут.
Они не плачут.
Большие девочки, они не плачу-у-… ут.

Дожидаясь, пока кто-нибудь выйдет на звонок, он прочел выцветшую наклейку на дверном стекле: «От излишней болтовни в море тонут корабли». Под надписью ВОЛНА прижимала палец к губам, уже побуревшим от времени.

Многие особи квартала выползли на веранды поглазеть на него и на мотоцикл. Жалюзи в доме напротив, медленно шевелившиеся вверх и вниз, чтобы установился должный фокус, явно свидетельствовали и о значительной невидимой аудитории, поскольку полицейский мотоцикл в окрестностях сам по себе – событие, а особенно – если его водитель носит шорты и рыжую бороду. Квартал был, разумеется, беден, но честен. Неожиданно смутившись, патрульный Манкузо позвонил в колокольчик еще раз и принял, по его мнению, официальную стойку. Он явил миру свой средиземноморский профиль, однако публика узрела лишь щупленькую фигурку землистого цвета: шорты неуклюже болтались в промежности, паучьи ножки, слишком голые под форменными подвязками и над нейлоновыми носками, гармошкой спускавшимися на лодыжки. Публика взирала с прежним любопытством, но без должного эффекта; а некоторые и вообще давно ожидали явления в это миниатюрное строение чего-то подобного.

Большие девочки не плачут.
Большие девочки не плачут.

Патрульный Манкузо свирепо забарабанил в ставни.

Большие девочки не плачут.
Большие девочки не плачут.

– Дома они, тута, – завопила какая-то тетка из-за ставней соседнего дома – фантазии архитектора о поместье Джея Гулда [(1836-1892) – крупный американский финансист и спекулянт недвижимостью.]. – Мисс Райлли наверно на кухне. Сзаду зайдите. А вы кто, мистер? Фараон?

– Патрульный Манкузо. Работаю под прикрытием, – сурово ответил он.

– Во как? – Повисла капля молчания. – А вам кого надо – мальчишку или мамашу?

– Мамашу.

– Ну, тогда хорошо. А то его ни в жисть не сцапаешь. Он телевизер смотрит. Вы вот это слышите? У меня ж от него уже ум за разум заходит. Никаких нервов не хватает.

Патрульный Манкузо поблагодарил теткин голос и вошел в отсыревший проулок. На заднем дворе он и обнаружил миссис Райлли – та развешивала пожелтевшие переметы простыни на веревке, растянутой между голыми фиговыми деревцами.

– О, это вы, – через минуту произнесла она, едва не взвизгнув при виде рыжебородого мужчины у себя во дворе. – Как ваше ничего, мистер Манкузо? И чего там люди сказали? – Она осторожно переступила своими коричневыми фетровыми шлепанцами через выбоину в кирпичной кладке дорожки. – А вы заходите, заходите, чашечку кофия славно выпьем.