Сгущая краски (СИ)

Айзава, почему-то, уверен, что Нико не притронется к сигаретам. Он понятия не имеет, на чём основывается подобная убеждённость, но чувствует скупой укол разочарования в самом себе, когда девушка вытягивает из портсигара тонкий табачный цилиндрик и медленно обхватывает фильтр губами, оставляя яркий след от помады на нём.

Мимо них полицейские ведут к автомобилю закованных в цепи правосудия злодеев, и Суо изо всех сил наслаждается этим зрелищем, не позволяя себе ни секунды жалости или сомнений. Эти сучьи твари платят по счетам за весь тот ущерб, что был нанесён ей и её девочкам – только и всего. Око за око, да зуб за зуб как говорится.

– Тебе бы стоило устыдиться самого себя, Мицуру, – Нико едко и презрительно улыбается, когда мужчина, показушно блистая спокойствием и послушанием, размашисто шагает мимо неё. – Ты выложил мне всё «от» и «до», но так позорно дал себя поймать. Мог ведь скрыться, если бы захотел.

– Будем считать, что во мне проснулась совесть, – криво смеётся он, брезгливо морщась, когда девушка выпускает струю дыма в его лицо. – По чистосердечному, может, срок скостят. А там и выпустят за примерное поведение.

– Мечтай. – Короткий смешок и низкий, почти интимный шёпот: – Гнить тебе за решёткой, мразь. Вечно.

Полицейские поначалу просят её отойти – мисс, вам не стоит подходить так близко, это может быть опасно – но встречают абсолютное бездействие со стороны Сотриголовы, назвавшегося поручителем Суо, и тоже отступают.

Нико затягивается посильнее.

Не успевает выдохнуть – горечь ядовитого смога встаёт в горле поперечной завесой. Губы накрывает горечь и сухость, жадно вбирая в себя крохи её тепла. Украденный поцелуй – хотя можно ли таковым назвать безответное равнодушие? – Нико терпит его стойко.

– Встретимся в аду, дорогуша, – его оттаскивают за руки и силком тащат в перевозку для людей.

Финальная фраза, брошенная им через плечо, прерывается её хриплым хохотом. Эффектно завершить свой уход ему не удаётся.

У Суо взгляд дохлой рыбы, выцветшие волосы и кожаная куртка с запахом дешёвых сигарет – у Мицуру подгибаются колени и сосёт под ложечкой.

За этим её смехом определённо есть что-то.

Что-то, чего он не хочет знать.

Чего никто, в общем-то, знать не хочет.

– Для смертельно больных в аду приготовлен Ви-Ай-Пи котёл, – она говорит громко и отчётливо. С насмешкой – над самой смертью, может быть. Облизывает губы и щелчком пальцев отправляет недокуренную сигарету в урну. Окурок метко попадает прямиком в цель. – Так что у меня будет отдельная комната, дорогуша.

Он смотрит. Смотрят все они. И понимают, как один.

Нико откровенно наслаждается праведным ужасом и отчаянием в глазах бывшего друга её брата, когда он ошалело пялится на неё.

Нихера ты меня не спас, кусок говна.

Долг у тебя перед братом, кредит или ипотека – ничего не исправить и не компенсировать. Живи с этим или же сломайся и сдохни.

А мне плевать. Плевать.

Нико бросает слова, как кидают в костёр, политый бензином, подожжённый кусок макулатуры – её собственный анамнез – и поворачивается к вспыхнувшей в одно мгновение куче мусора спиной.

Айзава медленно смыкает веки: в то время, как её спина кажется тугой струной от гордости и превосходства, его тянется тетивой лука – напряжённой от тревоги и почти страха.

В голову ему долбится эта проклятая шестёрка. Дьявольская, ненавистная и страшная.

Он в уме подсчитывает:

Шесть лет.

Две с лишним тысячи дней.

Пятьдесят тысяч часов.

И понимает – мало. Ничтожно, невообразимо, невыносимо.

xxx.

О смерти можно много рассуждать. Много, долго и нудно. Описывать её витиеватыми фразами, мудрыми выражениями и цепляющими словами. Придумывать, додумывать и передумывать, что находится там – за гранью. И всё брать из собственной головы, потому что никому не дано смотаться в отпуск на недельку-другую в загробный мир/междумирье/рай-ад (или что там ещё человеческая фантазия может сотворить с тем, чего ей никогда при жизни не понять) и затем чистосердечно выложить всю правду о том, на каком днище, рано или поздно, доведётся побывать каждому живому существу.

Нико верит в реинкарнацию – Айзава уверен в этом чуть больше, чем абсолютно.

По крайней мере, какой-то своей частью она уж точно хочет в неё верить. Он понимает это по редким проблескам задумчивых фраз о том, что было бы неплохо, если бы на заходе в новый «сёркл оф лайф» Великий и Ужасный руководитель Небесного Купола выплатил неустойку и моральную компенсацию за говнистый плей-лист предыдущего существования Суо Нико. В идеале – наградил новым телом домашней кошки и заботливыми руками богатых хозяев.

– Ты будешь кормиться за чужой счёт и срать в ухоженный, благоухающий лоток, который предполагаемая «высшая ступень эволюции» будет вычищать ежедневно вместо тебя, – почти мечтательно выдыхает девушка. – А всё почему? Потому что у тебя лапки…

Пиздатая логика на самом деле.

– … И никакая мразь из Лиги Злодеев не станет отравлять тебе жизнь, пытаясь подстелить под одного из своих чёртовых гибридов… как их там? Ному?.. – голос – жёстче, лицо – равнодушнее.