Шадр

Ефимов всегда приходил на выставку в приподнятом настроении, много смеялся, шумно и весело рассказывал о своих петрушках — он увлекался этими потешными народными куклами. Мухина, напротив, работала молча, вела себя спокойно и деловито. В ее биографии и взглядах на искусство было много точек соприкосновения с Шадром. Как и он, она училась у Бурделя.

В годы войны Мухина работала сестрой милосердия и, вернувшись к скульптуре, создала в 1916 году трагическую «Пиету» — мать с убитым сыном на коленях. В дни «монументальной пропаганды» сделала полуфигуру просветителя Н. И. Новикова; аллегорическую «Революцию» — женщину с фригийским колпаком и в античном одеянии, вооруженную молотом; композицию «Освобожденный труд» — рабочего и крестьянина, идущих под одним знаменем.

Пути Шадра и Мухиной долгое время шли рядом, скрещиваясь лишь на выставках и конкурсах. Они неизменно относились друг к другу с уважением, в тридцатых годах оно перешло в дружбу. Но первые встречи на выставке им почти ничего не дали. Правда, и виделись они не так уж часто и подолгу — Мухина там работала лишь декоратором: оформляла вместе с А. Экстер павильон «Известий».

Шадр исполнял трехметровую статую рабочего-металлиста, которая должна была стоять неподалеку от главного павильона. Вдохновляющим примером для этой работы служили ему произведения Константена Эмиля Менье, бельгийского скульптора, которым Шадр увлекался в Париже.

Менье навсегда остался одним из любимых его скульпторов. В докладах, в обращении к молодежи, в беседах для кино и радио Шадр неоднократно кратко резюмировал историю скульптуры. И каждый раз, называя в целом не более двенадцати-пятнадцати имен, после Микеланджело и Рюда упоминал Родена, Бурделя и Менье.

В тезисах одной из бесед он так определяет манеру его творчества: «Строгость силуэта — обобщенность — торжественность. Жанровая скульптура становится героической».

Такого же результата хочет добиться и Шадр. Даже композиция «Металлиста» близка у него к композиции «Молотобойца» Менье. Шадр лепит его кряжистым, мускулистым, с поднятой головой, в непринужденной позе. Тщательно проработанным анатомически, но без дробных деталей. С молотом в руке — молот был для скульптора и реальностью и символом. Очень сильным и очень спокойным. Он хочет, чтобы рабочие узнавали в «Металлисте» «своего». И в то же время чтобы в скульптуре была монументальность, дающая ощущение уверенности героя в себе, в своем завтра, в будущем своего государства.

Шадр вылепил «Металлиста» за необыкновенно короткий срок — за две недели. Лето в тот год было сырым и дождливым, но он не замечал ни холода, ни налетающих комаров. «Погрузи его по колено в воду, — шутили окружающие, — не заметит. Лишь бы руки были свободны».

С таким же самозабвением переводил он «Металлиста» в гипс. Знал, что «скоро от него лишь черепки останутся», и все же работал с полной самоотдачей. Шадр не умел и не хотел делать разницы между произведениями, которым была суждена лишь недолгая жизнь, и теми, которым предстоял отлив в бронзу или перевод в камень. Каждой работе он отдавался полностью, не щадя ни труда, ни сил.

Участие Шадра в оформлении выставки не ограничилось «Металлистом». Он принимает участие в конкурсе на скульптурную группу для центрального фонтана. Один за другим создает он три проекта. Первый из них называется «Гений человечества», в нем Шадр стремится показать человека как будущего властелина мира.

«Его руки — механика, — записывает для себя скульптор. — Плечи — авиация. Мозг — молния». Он управляет колесницей прогресса, которая непременно будет изобретена.

Второй проект назывался «Пробуждение России». Третий — «Штурм земли», ему скульптор отдал больше всего времени. В нем сохранена масштабность общей идеи, но на смену абстрактному замыслу приходит реальный. «Штурм земли» — повесть о прошедшем и будущем крестьянского труда. Это близкая скульптору тема. Это продолжение его рассказа о шадринских крестьянах, которые приходили с пахоты с пересохшими губами, с серыми от усталости лицами. Крестьянах, для которых «коммуния» — это прежде всего победа над землей.

Материл? Шадр мечтает о граните, но в 1923 году «гранит» звучит примерно так же, как «утопия». Скрепя сердце, он уточняет: «цемент на железном каркасе, имитированный под гранит».

Он проектирует одиннадцатиметровый монумент. Постамент будет выглядеть как огромная глыба земли. В него скульптор врубит горельеф «Борьба с землей».

Истощенные, обессиленные крестьяне надрываются над сохами на своих жалких участках. Грубые, растоптанные ботинки, дедовские лапти. Согнутые спины, хватающие воздух рты, измученные, искаженные страданием лица.

В крайнем, но бесполезном напряжении резко выступают мускулы. Крестьяне не просто пашут — они бьются, сражаются с землей не на жизнь, а на смерть.