— А мне родители недавно приснились, — я подумал, что именно Михаил может быть виновным в их смерти или кто-то другой, из тех, кого я видел сегодня мельком. — У нас, у людей, есть примета — если приснились умершие близкие родственники, то это добрый знак. Там о тебе ТАМ думают и пытаются помочь.
— Если бы ваша авиация не начала атаковать наши разведывательные автоматы тогда, в Ялте, то никаких жертв бы не было. А так они просто защищали себя. И мы в этом не виноваты. Аппараты были беспилотные.
— Вы обо мне всё знаете? — я не то чтобы удивился, просто не хотел дальше развивать эту тему.
— Ну, не очень много, в основном то, что нам рассказал ваш товарищ.
— Какой из моих товарищей вам рассказал? — я не был уверен, что ответят, но всё равно узнать хотелось.
— Его зовут Пыльцын, ещё у вас его пистолетик был. Бесполезная игрушка и опасная, — сент ничуть не заботился о том, что раскрывает своего агента. — Иначе как бы мы узнали, что вы собираетесь такое интересное мероприятие организовать.
— Какое мероприятие?
— Он называл это ролевой игрой. И говорил, что вы вроде большой специалист по этому делу. И, что хотите собрать старых друзей для игры.
— Глупости он вам говорил. Да, играли мы в ролевки. Но мастером был как раз Пыльцын. Он вот перед вами прислуживался и готов был врать и предавать друзей, лишь бы …
— Да? Так вы никак не участвовали активно в организации этих игр? — В голосе Михаила прозвучало лёгкое сожаление.
— Я участвовал. И если бы мог, с удовольствием бы поиграл ещё, — сказал правду я. — Но время не то. Не до ролевок. А Пыльцын стукач и сука.
— Насколько я знаю, «настучал» это слово из криминального жаргона, да и «сука» тоже не очень вежливое слово — Михаил, когда пытался придать словам некую назидательность, чуть наклонял набок голову. — А Пыльцын ничего плохого не делал. Он выполнял свою служебную функцию. Вы знаете, он ведь умер. Инсульт. Очень странный случай.
— De mortuis aut bene aut nihil, — вспомнил я фразу из «словаря иностранных слов» — поэтому я промолчу. Не буду соболезновать. А почему, странный?
— Вы и латынь знаете? — Михаил посмотрел на меня слегка странно — А странный случай потому, что у него странный инсульт. Словно кто-то разорвал сосуды мозга. Не бывает так обычно. Страшный случай. Вы не знаете, он не принимал никаких наркотиков?
— Я ещё и церковно-славянский знаю, — почти соврал я — А кроме брикета он ничего не принимал.
— Да, может это пища непривычная спровоцировала — быстро согласился Михаил.
— Разве может быть такая служебная функция — предательство? — зачем я с ним спорю?
— Может быть служебная функция — поддержка порядка и сбор информации согласно служебным инструкциям, — как дебилу объяснил сент.
— А понятие «честь» в служебную функцию входить не может?
— Честь? Кто на вашей планете знает, что такое честь? — с интонациями превосходства произнёс Михаил.
— Сейчас может быть уже и никто. Но я помню лётчика, совсем пацана, который дрался с врагами уже тогда, когда было понятно, что сопротивление бессмысленно. Я помню моего друга Вовку, он выбрал смерть, но не покорился мерзавцу. Ещё примеры?
— Не надо патетики! Честь и гордость имеет смысл только тогда, когда есть, кому это оценить. И когда её можно отстоять. И главное — когда она приносит выгоду! А когда это просто разновидность суицида… — Сент был уверен, что в споре он победил меня.
— Честь всегда честь. Гордость всегда гордость. В этом, наверное, разница между вами и нами.
— Между нами и вами очень мало различий. И эту малость мы и пытаемся выяснить. И понять. — Голос у Михаила даже после такой стычки оставался формально дружественным, если не сказать покровительственным. — Я надеюсь, мы выясним. Пока мы этих различий не видим.
— А почему? — я решил задать этот, давно мучающий меня, вопрос. — Почему у нас нет, ну почти нет, отличий?
— Ну, считайте что отличия у нас примерно такие, которые бывают у двух братьев.
— Так почему вы называете себя людьми, но не нас?
— Потому, что мы — люди. А разобраться, кем вы стали за время разлуки, одна из наших приоритетных задач, — мне показалось, что сент сказал что-то крайне важное.
Я не ответил, промолчал, и повисла пауза. Мне было неприятно стоять на этом игрушечном мостике молча. Меня тяготило и место и молчание.
— Тихий ангел пролетел, — сказал я.
— Вот и один из признаков того, что мы всё-таки разные, — Михаил задумчиво смотрел вниз на прозрачную, чуть зеленоватую воду.
— Ладно, я задам вопрос более чётко, — решился я, — судя по всему, и вы, и мы — это одна и та же раса? Откуда мы все взялись?
— Это давняя история…
— Я и не сомневаюсь. Я что-то не припомню в прошлом таких вот братьев по телу и разуму, — видимо сент не хотел развивать эту тему, по крайней мере, сейчас. — А всё-таки, пусть это и давно было. Но — ЧТО было?
— Древняя раса, вернее не раса, а … ну, я не могу сказать, у вас ни в одном языке нет такого понятия.
— А вы объясните, я постараюсь понять.
— У вас агрессивный метод общения, это удивительно, — во взгляде Михаила, впрочем, никакого удивления не было. — Был единый центр разумной жизни. И он распался.