Шаг за шагом

Перила кончились, вершина не началась. Точнее она началась ещё с Поляны Азау или раньше, но всё не хотела заканчиваться, не смотря на моё желание и усилия. Я стоял в небольшой ложбинке. Сзади над снежным срезом, скрывающим седловину, высилась Восточная вершина. По ней карабкалась еле различимая цепочка людей точечек. Передо мной белел небольшой подъём за и над которым продолжало синеть небо. В самой ложбинке расположилось несколько редких кучек восходителей. Попробовал присесть в сторонке и я. Сидеть холодно. Перекурить? Пошарил по карманам – ничего не нашёл. Видимо где-то выронил и сигареты, и пачку с «бычком», и спички. Нет, я не расстроился, но и радости от этого не испытал. Поводов для отдыха не осталось. Перекатился на четвереньки, встал. Движения очень плавные и неторопливые. Даже какое-то удовольствие от этого получаешь. Но двигаешься так не ради эстетики, а потому что по-другому не получается.

Пошёл дальше, в направлении предполагаемой вершины, которая является самой высокой точкой Европы. Долго ли коротко шагал, дошагал до вершины среза. Вершина? Да! Но не здесь сразу, а немного вдали. Для меня, с того места где я её увидел – на горизонте. Между нами почти ровная снежная площадка. Стало морально легче. Не только знаю куда иду, но и вижу. Когда видишь куда, шагается гораздо легче, чем, когда знаешь, но не видишь. Шаг за шагом догнал того иностранца, который пытался поспать на подъёме. Обгоняя обернулся и глянул в лицо. Немного восхитился своим организмом. Мне просто тяжело, и я не могу идти быстро и долго, а у него в дополнение к неприятностям, схожим с моими ещё и, вероятно, «горняшка». А он всё равно идёт. Наша «гонка» была подобна погоне героев рассказа Джека Лондона «Тропой ложных солнц». Конечно менее трагичная, без голода, обморожений, желания жить и убивать, но скорость и стремление достичь цели – такие же. Особенно скорость. А ещё он двигался без остановок. Тяжело, очень медленно, но постоянно. Мне показалось, что он и на вершину то не смотрел. Только под ноги. Со стороны, наверно, мы вдвоём были похожи на зомби. Я, вероятно, меньше, потому что останавливался, а он – один в один.

Кислорода и энергии мне пока хватало на то, чтобы двигаться и даже думать. Времени было предостаточно на поразмышлять и на вернуться обратно в бочку. Поразмышляв про то, что успею вернуться, потому как было ещё одиннадцать, стал размышлять о беспощадности альпинистов. Некоторых погибших можно было спасти, но они всё равно погибли. Есть много растиражированных примеров с Эвереста. С других вершин тоже есть примеры, но их меньше или я просто меньше искал в этих направлениях.

Основные вершины, которые я теоретически изучал в рамках подготовки к восхождениям – это Эверест (вероятно не пойду, потому что долго, очень опасно и ещё более очень дорого), Эльбрус (иду, потому что не дорого, доступно и почти не опасно), Монблан (хочется, наверно поднимусь), Маттерхорн (красиво, но опасно всё время карабкаться по узкому каменному гребню, в постоянной опасности свалиться в Швейцарию (если налево) или в Италию (если направо)), Олимп (вообще не опасно. Там жили боги. Может быть, живут до сих пор) и Афон (просто подняться. Тоже не опасно).

Так вот, если альпинист идёт один или даже с группой, то каждый сам должен оценивать своё состояние. Каждый сам готовится к восхождению, каждый отвечает сам за себя. И если вдруг кто-то рискнул и решил, что поднимется выше, и постарается перебороть бессилие или боль, то это его решение. Истратив ресурсы он уже не может идти. Те, кто спускаются, тоже, зачастую, идут из последних сил, которых хорошо бы, чтобы хватило на самого себя. А те, кто ещё идёт на подъём, планировали подъём, но не спасение. И если они спасут другого, то в этот день уже не поднимутся. В случае с Эверестом, то в этом году. Поэтому на высоте более пяти километров, большинство людей суровы. Они не жестокие. Жестоким можно считать того, кто сам себя довёл до такого состояния. Критиковать эту суровость можно с равнины, а понять и принять, только в высокогорье. Здесь всё не так, всё по-другому, просто и сурово.

На Эвересте некоторые погибшие альпинисты служат путевыми метками. Например, «Мистер жёлтые ботинки» на Эвересте служит отметкой 8 500 метров. Спасать дорого, спускать трупы ещё дороже. И сами спасатели тоже рискуют. Поэтому очень большое количество погибших, остаются в горах. И это не жестокость, это обычно и нормально, начиная с определённой высоты

Дойдя, очень не за раз, до края площадки, оказался перед вершиной. Между нами (мной и вершиной) была узкая тропа по гребню. Метров двадцать, наверное. Справа и слева от тропы, уходящие вниз заснеженные склоны. Крутые, но не отвесные. Не пропасти, но я не знал, как далеко и чем они заканчиваются, поэтому отнёсся к ним с опаской.