Шагай, пехота!

Здесь мы получили значительное пополнение — несколько маршевых рот, прибывших из Среднеазиатских республик. Бойцы пришли крепкие, выносливые. Но многие из них плохо говорили по-русски и поэтому не успевали наравне со всеми осваивать учебную программу. В связи с этим штабу полка пришлось внести коррективы в учебные планы, ввести дополнительные занятия по овладению разговорным русским языком для воинов других национальностей.

17 мая противник начал наступление из района Краматорск, Славянск против 9-й и 57-й армий Южного фронта. Вследствие продвижения врага вдоль реки Северский Донец создалась угроза окружения советских войск, действовавших на барвенковском выступе. Гитлеровское командование бросило на прорыв ударную группировку армейской группы Клейста, в которую входили две танковые, одна моторизованная и восемь пехотных дивизий.

Среди контрмер, которые предприняло советское командование, было решение остановить наступление врага в районе города Изюм. Боевая обстановка в этот момент была крайне напряженной. К исходу дня немцы заняли окраину города, вели интенсивный артиллерийский и минометный обстрел железнодорожной станции Изюм, одновременно подвергая бомбежке единственный мост через Северский Донец, который служил переправой на левый берег для наших отступающих войск.

18 мая 343-я стрелковая дивизия была поднята по тревоге и начала марш к Изюму. А на другой день посту- / пил боевой приказ: форсировать Северский Донец и взять Изюм.

Два полка — 1153-й и 1155-й — должны были форсировать реку севернее Изюма и выбить немцев из города. А нашему 1151-му полку командир дивизии поставил задачу переправиться через Северский Донец южнее Изюма, захватить высоты, на которых закрепился противник и тем самым блокировать город с юга. Высоты эти были примерно в километре от берега, а между ними и рекой располагался довольно густой лесной массив.

Командир полка майор И. Ф. Хильчевский принял решение осуществить переправу ночью на подручных средствах. Батальоны должны были сосредоточиться в лесу и, с рассветом после короткой артиллерийской подготовки атаковать противника.

Мне было приказано переправиться с 1-м батальоном развернуть полковой НП на опушке леса и лично руководить боем. Командир полка оставался на своем КП на левом берегу. Должен сказать, что при подготовке боевого приказа я высказал майору Хильчевскому свои опасения по поводу того, что атака высот по сути дела с ходу может оказаться неудачной, поскольку штаб дивизии снабдил нас весьма скудными данными о противнике. Сами же мы разведку не вели, рекогносцировку местности не проводили. Я предлагал сначала осмотреться, произвести разведку боем, чтобы хоть частично вскрыть систему вражеского огня на высотах, а уже потом брать их. Но командир полка не согласился с моими доводами.

— Действуй, Науменко, — сказал он. — Батальоны, сам знаешь, пополнились личным составом, боеприпасов хватает. Должны взять высоты!

Что мне оставалось делать? Я ответил «Есть!» и пошел к реке. Встретил там командира 1-й роты лейтенанта П. И. Мельникова. Вместе с ним и еще с группой солдат мы сели в лодку и поплыли. Мы знали, что на противоположном берегу гитлеровцев нет, и бойцы поэтому действовали спокойно. Одно за другим подразделения переправлялись через реку и рассредоточивались в лесу.

Фашисты, вероятно, не обнаружили нашу переправу, во всяком случае массированного огня по реке они не вели. Лишь изредка шлепались в воду снаряды, поднимая пенные фонтаны. И надо же было такому случиться, что один из снарядов разорвался на воде неподалеку от того Места, где я сидел уже на правом берегу, наблюдая за переправой бойцов. В темноте не заметил взрыва, лишь почувствовал, как тряхнуло меня взрывной волной, да явственно ощутил звон в ушах. Потом этот звон прекратился, по левое ухо заложило, как будто туда вода попала. Я на это не обратил тогда внимания, но слышать стал хуже. И только после войны, в 1946 году, когда поступал в академию и проходил медицинскую комиссию, отоляринголог обнаружил у меня рубец на барабанной перепонке левого уха. Вот когда открылся след фронтовой контузии…

С рассветом с левого берега реки ударили наши пушки и минометы, высоты покрылись дымом от разрывов снарядов, и наш батальон пошел в атаку. Надо было преодолеть каких-нибудь 300–400 метров открытого пространства между лесом и первой траншеей обороны противника на скатах высоты. С НП мне было хорошо видно, как дружно бежали цели стрелков 1-го батальона. Но не одолев и половины дистанции до вражеских окопов, они залегли. Как и следовало ожидать, в ходе короткой артподготовки не удалось подавить огневые средства врага. Атака захлебнулась, бойцы отошли на исходные позиции.

Я доложил об этом командиру полка по телефону, попросив повторить огневой налет, хотя, честно говоря, мало на это рассчитывал: знал, что снарядов и мин в полку было в то время не густо. Но, может быть, поможет штаб дивизии?

В ответ услышал раздраженный голос майора Хильчевского:

— Нет у меня огня, Науменко, нет! Но чтоб к вечеру высоты были взяты! Ясно?