Шагги Бейн

– Так, что еще? – сказала Агнес с напускной забывчивостью. – Ах, да, чуть не забыла. – Шагги от стыда уставил глаза в пол. – Можно еще двенадцать баночек «Спешиал Брю»?

Когда человек повернулся к полке, Агнес слизнула всю помаду с нижней губы.

– Ровно тринадцать фунтов, – сказал мистер Долан.

Агнес открыла сумочку, посмотрела на купюры и единственную серебряную монетку.

– Ой, мистер Долан, похоже, у меня чуток не хватает сегодня.

Однорукий хозяин залез под прилавок, вытащил большую красную бухгалтерскую книгу. Открыл на букве «Б», нашел имя Агнес.

– Милая, вы уже должны мне двадцать один фунт, – сказал он с важным видом. – Больше не могу вас кредитовать, пока все не вернете.

С мучительной улыбкой Агнес покопалась в сумке, вытащила оттуда свинину, горошек, две картофелины и положила на прилавок.

Что было при этом у него на уме, мистер Долан так и не сказал. Какой бы ужас его пустой рукав ни наводил на мальчика, Шагги знал, что в душе мистер Долан очень добрый человек. Все матери в поселке называли его за высокие цены одноруким бандитом, но Шагги никогда не видел от него ничего, кроме доброты. Когда Агнес стояла, трясясь перед ним в какое-нибудь вторничное утро, выглядела она так, словно делает покупку в большом шикарном магазине в Вест-Энде. Мистер Долан никогда не распекал Агнес за ее маленькие обманы. Иногда, если она начинала вытаскивать покупки из сумки, он подмигивал элегантному мальчику с вымытыми и расчесанными на пробор волосами и давал ему дольку какого-нибудь зрелого фрукта. Но не сегодня. Сегодня он забрал почти все покупки Агнес и выставил ей банки лагера.

Агнес шла по поселку, постукивая каблучками, с хозяйственной сумкой в руке. Теперь она шла более быстрой походкой, и Шагги едва поспевал за ней, летящей вниз по склону холма. Вернувшись домой, она, не снимая пальто, прошла на кухню. Шагги сел в гостиной, давая ей время прийти в себя. Он дождался шипения и всплеска вырвавшегося на свободу пива, а потом звука открываемых дверок шкафов, в которых она прятала оставшиеся банки. Он ждал, пока не услышал звука воды, бегущей из крана в большую металлическую раковину.

– Тебе стало легче? – спросил он с порога.

Она отвернулась от чайной кружки. Нервозность исчезла с ее лица, но озабоченность оставалась.

– Гораздо легче, спасибо. Ты мне был сегодня хорошим маленьким помощником.

Он подошел и зарылся головой в ее живот.

– Я сделаю для тебя все, что скажешь.

Всю дорогу, идя по торфяному болоту, он останавливался и поворачивался назад, чтобы помахать рукой, пока дом не исчез из вида и он не перестал видеть ее в окне. Когда он переходил через замерзшие ручейки и под его ногами хрустел ледок, он успокаивал себя тем, что в точности знает, как она проживет день. Он находил утешение в том, что, была ли она трезвой или пьяной, ее день раскручивался в основном по одному неизбежному сценарию.

Шагги щелкал по хрупким тростниковым головкам, размышляя о том, одолеет ли ее сегодня тоска. Замерзший тростник был совершенно сухим, и когда он ударял по головкам, их семена разлетались в воздухе, как маленькие парашютики. Они летали туда-сюда между болотом и поселком, словно на параде маленьких призраков. Он придумал игру с призраками – говорил им, как любит ее, а потом щелчком отправлял их в путь к ней.

Примятая им трава там, где он учился быть нормальным мальчиком, так и не поднялась. В те дни, когда она не отпускала его в школу, он собирал обломки старой мебели для своего вытоптанного островка. Когда у нее случались особенно тяжелые запои, он целыми неделями не ходил в школу, таская старые стулья, обрывки ковров из мусорных бачков, гнутые, ломаные столовые приборы и битый фарфор. Обрывками старых веревок он вытаскивал выброшенные вещи из ржавых ручьев. Так он достал сломанный телевизор и поставил его пустым экраном к центру своего островка. И хотя экрана у телевизора не было, одно присутствие там коробки делало место на болоте более похожим на дом. Натаскав всю нужную ему мебель, он все недождливые дни проводил на своем островке – расставлял и переставлял найденное, обустраивая гостиную. Он нашел старомодную детскую коляску и тоже притащил ее сюда, продираясь через заросли высокого тростника, собрав по пути самые красивые цветы для своего нового дома. Найдя маленького черного кролика, мертвого и схваченного морозом, он омыл его в ручье и похоронил. Потом рядом с кроликом он закопал позорные ароматизированные девчоночьи игрушки – пластмассовых пони, которых он украл. Следующей весной он обыскал шлаковые отвалы, нашел там поросль багряного дремлика и посадил на могилках. Друзей, с которыми он мог бы поговорить, у него не было, и эти маленькие ритуалы занимали его, позволяли провести день, испытывая чувство гордости за дом, посещать могильные холмики с чувством исполняемого долга, как скорбящая вдова.