Шагги Бейн

– Ма скажи ей, я не дебил. Мне не нужна ослиная школа. – Голос его звучал плаксиво, грозил сорваться. Он не сводил глаз с Джинти.

Глаза Агнес были закрыты, горящая сигарета выскальзывала из ее руки. Пиво пролилось ей на колени крупными дождевыми каплями. Джинти увидела в этом возможности для себя и продолжила с фальшивой улыбкой:

– Там будет много других детей вроде тебя. У тебя появится много друзей, будешь получать хорошие горячие ланчи и горячие обеды.

– У меня есть друзья, – солгал он.

– Это большое приключение, потому что там ты остаешься ночевать и приходишь домой вечером в пятницу на выходные.

Шагги видел несколько раз, как специальный автобус высаживал Луизу по пятницам вечером. Он видел, как мальчишки Макавенни кидали в автобус камни, когда тот проезжал мимо. Он немного знал Луизу, она была похожа на Лика. А еще он видел, что по воскресеньям она была счастливее, чем по пятницам.

– Слушай, там все будет хорошо. Ты перестанешь быть другим. – Джинти посмотрела на Агнес, которая сваливалась в шумливую старческую дремоту. – Так решено, Агнес? – Она толкнула локтем его спящую мать. – Я завтра позвоню в школу, и Шагги сможет поступить прямо в класс Луизы.

Джинти снова подняла ногу и положила ему на колени.

По-настоящему Шагги знал только то, что Луиза была чуток заторможенная; безнадзорность сделала ее робкой и замкнутой, а потому она всегда отставала на полшага, что в Питхеде считалось чудны́м. Брайди Доннелли сказала как-то, что Джинти просто эгоистка. Учась в специальной школе, Луиза редко бывала дома, а это позволяло Джинти отдавать больше времени воспитанию своего любимого ребенка – «Стеллы Артуа»[89].

Агнес сказала позднее, что к тому времени, когда она поняла, что происходит, Шагги уронил Джинти на пол, а замочек у ее медальона со Святым Христофором был разбит. Когда Лик позже спросил его, что произошло, мальчик мог вспомнить только то, что он так вывернул ей большой палец, что хрустнула кость; он крутил и дергал, пока ее коленка не перекосилась и она с криком о пощаде не упала на пол. А после этого, сказал Шагги, все просто пропало, как если смотришь в бинокль не с того конца.

* * *

Шагги по привычке прислушался у входной двери. Потом он прошел по длинному коридору, чувствуя, что стены влажны от капустного пара и конденсата от чайников. Он словно призрак шел по дому, пока не увидел ее в дверном проеме кухни – она заворачивала в бумагу кусок белого сала. Черные крашеные волосы у нее были мягкие, седина просвечивала у корней, на лице ни следа косметики. Заворачивая сало, она с умиротворенным видом смотрела в маленькое окошко над раковиной на простирающиеся до горизонта болота.

Он выпрямился во весь рост, и боль ушла из его желудка. Теперь она увидела его в тени коридора. Он подошел к ней, и она обняла его за шею, прижала к своему мягкому животу. Шагги тоже обвил ее руками, и она спрятала свое лицо в его мягких черных волосах.

– Мммм, от тебя пахнет свежим воздухом, – сказала она, беря в ладони его холодные щеки и ласково целуя.

– А от тебя пахнет супом, – сказал он.

– Очаровательно! Иди давай, сними свою школьную одежду. Я тебе приготовлю чай.

– Правда?

Она прогнала его с кухни. В гостиной было прибрано и пахло горячим пылесосом и лимонной полировкой для мебели. Был включен электрический камин, шторы задернуты, чтобы не впускать уличный холод в дом. Он включил телевизор, и счетчик наверху показал, что у них есть еще шесть часов просмотра, прежде чем им придется заплатить следующие пятьдесят пенсов. Чистая роскошь. Наступая носками на пятки, он скинул с себя обувь, стащил школьные брюки, расстегнул белую рубашку. Одежда упала на пол, где он и оставил ее лежать спутанной грудой. Он сел по центру большого квадратного кофейного столика в чистых трусах и с открытым ртом принялся смотреть телешоу.

Вошла Агнес с кружкой горячего чая и маленькой тарелкой, поставила перед ним и то и другое.

– Это для чего? – спросил он.

– Это для тебя, – сказала она.

Шагги посмотрел на золотистый яблочный турновер и осторожно поднес к нему палец – потрогать. Он ощутил тепло, исходящее от турновера: мать поставила его на блюдце в духовку, чтобы подогреть. Слоеное тесто зарумянилось, сверху остались маленькие белые кристаллики сахарного песка, которые растаяли и превратились в сладкую хрустящую корочку. С двух сторон турновера на тарелку вытекала пузырящаяся, липкая золотистая яблочная начинка. Выпечка весело похрустывала под пальцем Шагги.

Мальчик пустым взглядом смотрел на блюдце. Его беспокоило, что он не сможет съесть это, потому что его желудок сейчас выкидывал те же фортели, что и при спазмах страха. На сей раз не горечь, от которой трудно дышать, – чувство, похожее на эйфорию, закипало в нем. Улыбка возникла где-то внутри него, и он, задрав ноги в носках и усевшись на копчик, принялся крутиться, крутиться и крутиться, пока столешница не засияла от счастья.